Гилгул
Шрифт:
— Нормально все? — без особой приязни спросил охранник.
— Да, в общем. Вроде. Спасибо, — ответил Саша потерянно. Он прошаркал по коридору и начал спускаться по лестнице. Предчувствие фатальной непрухи горбом повисло на спине. Каждую секунду с ним могло случиться что-то очень и очень неприятное. Опасность быстро сгущалась вокруг него. На мгновение Саше показалось, что он чувствует ее запах. Пряный — каких-то неведомых трав, тяжелый и душный — раскаленной дорожной пыли, кислый — знакомых, но не узнаваемых восточных плодов и сладковатый — цветов. Даже воздух перестал быть прозрачным, помутнел, образовав нечто вроде туманного, грязного и колючего кокона. Саша видел его, ощущал кожей. Он прошел через фойе, провожаемый печальным взглядом покойного врача, и, только оказавшись на улице, вздохнул с некоторым облегчением. Здесь свободнее дышалось. Саша зашагал к Садовому кольцу, стараясь высоко и гордо держать голову. «Правильно, — размышлял Саша на ходу. — Так и надо. Лгал
— Ты что, баран, ослеп, что ли? — услышал Саша полный ярости, сиплый от волнения голос. — Красный же горит! Он приподнялся на локте и увидел, что лежит прямо посреди Садового кольца, что действительно горит красный. И что машины аккуратно объезжают и его, и «Волгу», а пассажиры прилипают к окнам. Ну да. Давно, наверное, не видели человека, которого оставил Ангел. Как же это его занесло на проезжую часть-то на красный? Замечтался. Задумался.
— Вечно, блин, как откроют хавло, так и прут! — продолжал разоряться водитель и добавил в сердцах: — Чайник, мать твою еть! С соловьино-разбойничьим присвистом поспешал к месту аварии молодцеватый Ильюша Муромец в форме сотрудника ГАИ. Козырял уже издали, словно генералу честь отдавал. А Саша, лежа на асфальте под серым траурным небом, подумал: «Может, все-таки не врал Потрошитель? А ну как он и впрямь — Ангел?»
13 часов 08 минут «В темноте пророк не боялся. Ночь была тем временем суток, в котором Нафан чувствовал себя относительно спокойно. Он вышел за ворота крепости Дэефета и неторопливо зашагал вниз по улице, поглядывая по сторонам. По всей Палестине, а здесь, в Иевус-Селиме, особенно, каждый встречный мог оказаться царским шпионом. Дэефет приветствовал доносчиков. Нафан понимал: основа всеобщего повиновения и, как следствие, царского могущества — хорошо отлаженная машина устрашения. Даже те, кто еще не привык к такой жизни и не считал ее нормой, боялись лишний раз открыть рот и предпочитали помалкивать даже в разговоре с хорошими знакомыми. Сегодняшние хорошие знакомые завтра вполне могут оказаться хорошими доносчиками. Одно другому не мешает. Что решает все? Деньги или продажная совесть? Не получив ответа на этот простой, в сущности, вопрос, Нафан постарался избавиться от знакомых и друзей. От всех. Абсолютно. Теперь он остался один. Но даже одиночество не дало ему полного успокоения. Страх властвовал в этом городе. И не только в нем. Все вокруг: стены домов, свет факелов, цветы, деревья, благовония, небо и солнце, горы, и — самое главное — Скинья, Его Скинья, было пропитано приторным ароматом страха. В низине, от крепости к Овчьим воротам, он свернул налево. Здесь, в тени кипарисов, стоял нужный ему дом. Дом богатый и щедрый, славящийся на весь Иевус-Селим. Дом Верной Вирсавии, жены офицера Урии. Тот самый дом, о котором говорил раввуни. Нафан еще раз оглянулся. Если бы кто-нибудь увидел его у ворот этого дома и донес Дэефету, он, Нафан, лишился бы поутру головы. Старик осторожно, с оглядкой, приблизился к воротам и постучал. Его била дрожь. Он боялся, как, впрочем, большинство в этом городе. Шурша одеждами, у дверей появилась служанка. Она вопросительно посмотрела на старика. Тот пробормотал негромко, едва различимо:
— Скажи хозяйке, что пришел Нафан, пророк Царя Дэефета. Мне нужно поговорить с твоей госпожой о ее муже и… о будущем. Ступай. Упоминание имени Дэефета, услышанное прохожим, привлекло бы к нему внимание, и тогда о визите Нафана к Вирсавии Царь узнал бы через десять минут. Но улица была пуста. Служанка молча повернулась и скрылась в доме. Нафан же остался ждать у дверей, набросив покрывало на голову, скрыв лицо от посторонних взглядов. В Иевус-Селиме даже стены имели глаза и уши. И все эти глаза и уши были глазами и ушами Царя Израильского Дэефета. Служанка вернулась, молча открыла дверь и взмахом руки позвала Нафана за собой. Они прошли через внутренний двор, поднялись по лестнице в покои. Вирсавия уже ждала гостя. Женщина не выглядела встревоженной или напуганной. Напротив, она казалась спокойной. Нафан отметил, что Вирсавия действительно невероятно красива. „Странно, — подумал он, — что Дэефет не обратил внимания на эту женщину раньше. Впрочем, на все воля Господа“. Наряд Вирсавии — богатое платье, золотые и серебряные серьги, кольца и ожерелья, наручные и ножные повязки из золота и слоновой кости, украшенные позвонками, флакончики с духами и медные зеркальца на руках говорили о том, что Вирсавии чуждо волнение. Она не беспокоилась за свое будущее. Ее муж — известный человек, один из тридцати, верный слуга и оруженосец племянника Дэефетова. Урия не раз спасал Иоаву жизнь. Чего же бояться ей, Вирсавии? Спокойствие хозяйки дома раздражающе подействовало на старика. Он-то слышал о Вирсавии как о женщине умной.
— Доброй ночи, — кивнула хозяйка. Она пошла через комнату, с интересом рассматривая гостя. Каждый ее шаг сопровождал мелодичный перезвон. Нафан поморщился.
— Хотел бы я этого, — проворчал старик и оглянулся на служанку.
— Не волнуйся, — улыбнулась Вирсавия. — Ноэма не может разговаривать. Она нема от рождения.
— Я почувствую себя спокойнее, когда она уйдет, — негромко сказал Нафан, поворачиваясь к служанке полубоком. Он не хотел, чтобы Ноэма смогла прочесть по его губам. — В этом городе я не доверяю никому, и твоя служанка не исключение.
— Зачем же ты пришел, если всего боишься? — В голосе женщины отчетливо прозвучала насмешка. Тем не менее Вирсавия подала служанке знак удалиться, и та вышла из покоев. — Если ты не доверяешь никому, стоило ли приходить сюда? Ты ведь не знаешь меня. Лицо Нафана стало темнее тучи.
— Человек, пославший меня, предупреждал, чтобы я был осторожен. Но он говорил также, что тебе можно доверять.
— Что же это за человек? — иронично спросила Вирсавия.
— Я скажу, и ты перестанешь улыбаться, — хмуро пообещал старик, глядя на женщину исподлобья. Его всегда раздражала чужая беспечность. Но теперь — особенно.
— Значит, ты и есть царский провидец Нафан? Я слышала о тебе от мужа.
— Я — пророк, а не провидец, — угрюмо поправил старик.
— И по чему же ты прорицаешь? По снам? По чаше? По стрелам? По внутренностям животных, по полету птиц, по движению звезд? Или, может, как и большинство иегудеев, пользуешься бат-колем‹$FНа Древнем Востоке существовало много различных способов гадания. ‹M›Бат-колем (Дочь Голоса) — особое гадание иудеев. Заключалось в толковании случайных звуков и эха.›?
— Ты хорошо разбираешься в прорицательстве, Вирсавия, дочь Елиама, жена Урии Хеттеянина.
— Я любопытна, и мне нравится узнавать новое, — ответила женщина, не переставая улыбаться.
— Тогда, может быть, ты заглядывала и в свое будущее? — раздраженно спросил старик, придвигаясь ближе. — Или твоему любопытству все-таки есть предел?
— Я не заглядываю во владения Господа, — она мягко пожала красивыми плечами.
— А вот я заглядываю. — Старик сдернул увясло и его белые волосы рассыпались по плечам. На их фоне подслеповатые глаза смотрелись особенно ярко. Их голубизна могла сравниться разве что с лазуритом. — И для этого мне не требуется ничего из того, о чем ты говорила. Вирсавия перестала улыбаться. Вид старика, его голос, выражение его глаз встревожили женщину. Заставили насторожиться. Чтобы совладать с растерянностью, она прошла к окну. И звон колокольцев отмечал каждый ее шаг.
— Что так напугало тебя, Вирсавия, дочь Елиама, жена Урии Хеттеянина? — громко, чуть дрожащим голосом спросил Нафан. — Или тебе не интересно твое будущее? Женщина обернулась. Теперь и ее лицо стало серьезно.
— Разве мое будущее настолько страшно и тайно, что о нем нельзя говорить при служанке? — спросила она. — Видишь ли ты что-то, чего мне следует бояться?
— В твоем будущем много страшных и темных дней. Гораздо больше, чем ты можешь себе представить! — воскликнул старик.
— В таком случае, я не хочу знать о нем. — На лицо женщины набежала тень. — Все мы в руках Господа, и не нам толковать правильность путей его.
— Доверься Га-Шему, и твоей душе придется вечно скитаться во тьме! — каркнул старик, вытянув перед собой смуглую, сухую, как ветка мертвой смоквы, руку и указывая пальцем в центр груди женщины. Вирсавия задумалась. На лице ее уже не было той уверенности, которая присутствовала в начале разговора. Она сомневалась, и Нафан в мыслях поздравил себя с небольшой победой.
— Так что же странного и страшного увидел ты в моем будущем, пророк Нафан? — Женщина снова попыталась улыбнуться, но ничего не получилось. Тревога оказалась сильнее и проявлялась помимо ее воли. — Может быть, расскажешь мне?