Главное управление
Шрифт:
Я осторожно ладонь пожал. Спросил:
– С чего начнем?
– Мне надо очистить от притязаний группировок два таможенных склада. Совершенно оборзели урки. Лезут в бизнес, как в улей медведи. Деморализуют уважаемых людей. Может, пройдемся по дворику, подышим? – Перевел глаза на потолок.
Я молча привстал из-за стола. Есин явился ко мне с вопросом горячим. Последнее время его коршуны совершали едва ли не каждодневные налеты на склады коммерсантов с «серым» товаром, и пока дельцы искали всяческие связи, дабы полюбовно договориться с агрессорами в погонах, товар уже продавался через карманную компанию, исчезая в рыночных дебрях. Жаловаться было некому, ибо в течение рабочего дня выносилось соответствующее судебное решение, состряпанное по трафарету Есина. Предположительный еженедельный доход от такого бизнеса приносил ему, по моим сведениям, не менее миллиона долларов. При этом, конечно, серьезно ущемлялись интересы крупного криминала.
Прошлись по дворику. К машине, увезшей нас в ресторан на обед и на продолжение беседы.
– Никаких провокаций с моей стороны, – убеждал меня Есин. – Мы – партнеры. Если чего – отбиваться будем в тандеме. Хочешь – доверюсь? Чтобы ты знал: говорим без подлянок… Нового закачали до краев заднепроходного отверстия окаменелой идеологической дребеденью. Заметил? Надо начать давать ему слабительное.
– Больной может отказаться от лечения, – усомнился я.
– Так не надо впихивать лекарство в глотку. Проявим деликатность и такт. Я лично освою вопрос.
– Каким образом, любопытно? Клизму ему незаметно поставишь?
– Ну… я же курирую пока фонд… Вот, скажем, некто внес в него неформальные, наличными, пожертвования. Через меня. И не захотел при этом оформлять приходный ордер. Бывают у коммерсантов различные комплексы, ничего не попишешь. Я же как человек щепетильный деньги себе прикарманить не способен по определению, но как их распорядитель полагаю, что главе управления надлежит иметь внебюджетные средства для представительских, скажем, задач, отвечающих интересам службы. Почему таковые средства имеются в иных государственных структурах, а вот милиция ими не обременена? Отвечаю: недоработка. Но пока мы ее устраним законодательно, погрязнем в нищете и убогости.
– С запашком соус… Тухловат.
– Главное – вкусный! Дорогой сыр тоже пованивает.
На меня накатила тоска. По сути, свою деловую дружбу мне предлагал негодяй и ворюга. Бесстыдно и нагло. Но предлагал потому, что за ним стояла устоявшаяся Система. Огосударствленная, набравшая непреклонную силу. Противоречить ей было бессмысленно, тем более в Есине она нуждалась. И нуждалась во мне как в партнере Есина. И может, по ее настоянию и пошел он ко мне за примирением. А значит, отказ мой от примирения будет мне приговором… Пускай и отсроченным. Коли уж Коромыслова обломали, со мной обойдутся без реверансов…
– Про Совет слышал? – спросил я.
– Дурь и головная боль, – откликнулся он. – Сочувствую. Уже готов приказ. Ты в нем куратор.
– И чего делать? Там прослеживается мотив дублирования функций Абрикосова.
– Да плюнь ты на все, – отмахнулся он. – Найдешь энтузиастов, они все разрулят. Все это не деньги, милостыня. Гроши на латание дыр, на близкие цели. Я с Абрикосовым в свое время наносился, как курица с яйцом. А теперь сдаю его новому заму по тылу – и слава богу! Дружите! Пусть пересчитывают свои медяки, делят их трясущимися ручонками, мы им тоже подбросим, чтобы не укорили в жадности… Все эти фонды, советы – дымовая завеса. А вот за ней – все дела.
– И чего мы раньше рога в рога упирались? Одной жопы ягодицы…
– Я рад, что встретил такое понимание с твоей стороны, Юра…
– Это называется диалектикой, Саша. И если насчет понимания, то – пониманием логики ее развития.
– По рюмахе? – предложил он.
Я взглянул на часы. Сказал:
– Успеется. В пять часов нам официально представляют нового первого зама и зама по тылу. Чего дышать перегаром на начальство? Тем более потом все равно грядет пьянка. В столовке, в генеральском закутке с обеда готовят стол…
– Да? А меня не приглашали, – удивился он.
– Меня тоже, – сказал я. – Но куда они без нас денутся?
– А вот это, – качнул он пальцем, – даже не обсуждается. Пистолет без патронов и спускового крючка – металлолом…
И нас, естественно, пригласили. Сначала на скомканное торжество ознакомления с замами, а после на скромный банкет в честь занятия ими надлежащих позиций.
Тыловик Филиппенко, крепкий, низкорослый брюнет с курчавой шевелюрой, хитрыми бегающими глазками и румяным широким лицом, походил на купчика средней руки, отмеченного, однако, изрядным апломбом. Произнес тост за процветание конторы, уверил собравшихся в укреплении ее твердого хозяйственного фундамента. За этим типом угадывалась основательность матерого куркуля и жесткого погонялы. Этот, как я понял, себя проявит и маячившего за его спиной верзилу Абрикосова, влюбленно на него взиравшего, будет держать за холку бульдожьей хваткой. И несмотря на ущербную должность завхоза, выбьется в фигуры значительные.
А вот первый зам Шлюпин, недавно произведенный в генерал-майоры, внешнее впечатление производил кисловатое. Сухая желчная рожа, глаза невыразительные и тусклые, как у дохлой селедки, сутулый, мрачный, низкорослый и хлипкий. Согбенно и молча сидевший за столом и неотрывно записывающий что-то в блокнот, он напоминал нахохлившегося угрюмого воробья, стриженного под бобрик. Опасный тип! Наверняка с болезненным осознанием своей неказистости, а потому – с наполеоновским комплексом. Этот, чувствуется, со службы не будет вылезать сутками и требовать того же от остальных. Да и чем ему еще заняться? Таких в упор не замечают дамы, носи они и погоны с четырьмя большими звездами. Вот ведь несчастный! Выбейся он, к примеру, в министры, так бы и пропадал в своем кабинете. И к шлюхам не поехать, и секретарша по доброй воле не сподобится… Кто его, интересно, обслуживает? Жена его, наверное, под стать ему, а значит, несчастен он вдвойне. Если, конечно, не утрачены им эстетические критерии.
И чего такого зама присмотрел себе Коромыслов – живой и веселый, любитель застолий, рыбалки и, думается, опытный бабоукладчик, ибо, уловив его взгляд на пришедшую с документами симпатичную девочку из бухгалтерии, я понял, что за ее карьеру отныне беспокоиться не стоит.
Словно уяснив мои мысли, Есин шепнул мне на ухо:
– Во, взял себе Федорович динозавра… Этот не упустит ни одной мелочи. Говорят, читая документы, правит запятые и орфографию. На рабочем месте в восемь часов утра. У него по расписанию даже насчет пописать. И носки пронумерованы: левый и правый. А в гараже личном – паркет и обои, шофера вчера трепались, мне мой отстучал… Такой воробья в чистом поле загоняет.
Пьянка прошла вымученно и скучно.
Шлюпин цедил через сухой кривой рот водку по капле как микстуру и ледяным взором изучал окружавшую его публику. Вынужденные улыбки, которыми он отвечал на звучавшие в его честь здравицы, более походили на рефлекторные судороги лицевых мышц.
Фразами новый зам изъяснялся рублеными, сухими, мертвыми, с налетом канцелярского акцента.
Усмотрев наши доверительные перешептывания с Есиным, Коромыслов удивленно вздернул бровь, а затем остро прищурился, уясняя, видимо, зарождение альянса, и на лицо его легла тень озабоченности, ибо устраивавший его принцип «разделяй и властвуй» на глазах обращался в прах.