Главное управление
Шрифт:
– Что значит – дензнаками, – подытожил я. – Хрен тебе, лохи за забором.
– Трудно с тобой вести диалог…
– Свидание закончено, – обронил я. – Приходи с реальным вопросом. Решим – свое срубишь. А с прошением милостыни – или на паперть или в метрополитен. С поясняющим плакатом: «Подайте на лошадь и трактор». Или в Гознак обратись, там средств много.
Филиппенко покинул кабинет, не попрощавшись и зло хлопнув дверью, в следующее мгновение, впрочем, вновь распахнувшейся. В проеме ее появился удрученный Есин.
– Здорово, Юра… Я к тебе по интересному вопросу… Ты с Тарасовым в контакте?
– Нет, но контакт легко возобновить… А чего ты его вспомнил? Человек вне системы, не при делах…
– Еще при каких делах! – Есин возмущенно заворочал челюстью, присаживаясь на стул. – Эта сука подалась в адвокаты!
– Да, слышал краем уха…
– Ты не представляешь, чего он творит! Не знаю как, но он внедрился во все инстанции следствия, прокуратуры и судов. Он мне разваливает железобетонные дела! Твои бандиты его не интересуют, исключительно коммерсанты с серьезными заказами на свой «отмаз»… У меня идут под откос все показатели!
Я понял: отныне экономические преступники предпочитали платить не Есину, а опальному чекисту, ибо так выходило дешевле и практичнее.
– Меняет меры пресечения, возбуждает дела на оперов, – продолжал Есин, кипя негодованием. – И никакой на него управы! А ведь он – убийца, преступник, мы же с тобой знаем…
– Если нужны мирные переговоры с убийцей и преступником, я их тебе устрою, – сказал я. – И, думаю, конфликтующие стороны непринужденно договорятся о создании совместного предприятия…
– Ты чего?! – Есин выразительно завел глаза к потолку.
– Не переживай, – сказал я. – У меня тут замечательная техника. Видоизменяет любые звуковые вибрации. Превращая пук в музыкальный шедевр и наоборот. Говорят, ею очень недовольны в госбезопасности и в УСБ министерства.
Есин блеющее рассмеялся, затем посерьезнел:
– А как он, кстати, восстал из мертвых?
– Уехал в Белоруссию, там и жил. А общегражданский паспорт потерял. Паспорт нашли в кармане какого-то бомжа, угодившего под грузовик. Родственники ошиблись при опознании, труп был изувечен неузнаваемо. Такова официальная версия. Вот фокусник, да?
– С этим негодяем надо что-то делать…
– Давай сегодня поужинаем втроем…
– Ты забыл! Сегодня День милиции! Через час – торжественное заседание в актовом зале, мы с тобой речи толкаем, между прочим… Потом – награждения, после – пьянка…
– Тогда – завтра…
– Давай выдергивай гниду на стрелку…
До начала празднества я заглянул к шефу нашей внутренней безопасности. Один из бизнесменов, находившихся под моей опекой, – индус, занимавшийся оптовой торговлей мануфактурой, был прижат ментами, ответственными за контроль над железной дорогой, в чьем отстойнике томился арестованный ими вагон с тряпьем, и требовали с индуса крупнокалиберную взятку. Посланный мной для урегулирования недоразумения опер был унижен и едва ли не бит, ибо местные транспортные мусора заявили, что на своей территории над ними никто не властен, на федеральное управление им плевать, а потому необходимо было вразумить зарвавшихся недоумков, заковав их в наручники при получении мзды.
Что и было исполнено. Оставался вопрос: расплатился ли индус с ребятами из УСБ? Ссориться с ними я категорически не желал и всегда старался поддержать их материально, ибо превосходно понимал, что дополнительных источников дохода у них, в отличие от моих сыскарей, с гулькин нос и содрать что-либо благодаря специфике службы они способны лишь с проштрафившихся милиционеров, как и ребята из лубянского управления «М», надзиравшего над милицией. А иметь у себя под боком голодных жандармов, способных устроить любую пакость, означало ее непременно дождаться.
Начальник нашего гестапо, уже выпивший, порозовевший и размякший, обнял меня, расцеловал, поздравил с праздником, и на вопрос, все ли решено по человеческим понятиям с индусом, недоуменно раскинул руки:
– Юра… У тебя воспитанный контингент… Зря тревожишься. С тобой приятно работать. Ты стремишься к гармонии на рабочем месте, к полноценному товариществу, и мы тебя очень ценим, дорогой… По коньячку, и – не возражай!
Я проглотил рюмку, закусив ее долькой апельсина, и постучал пальцем по стеклу часов:
– Народ уже в зале, пошли…
Уселись в первом ряду, глядя на театрально высветленный прожекторами президиум: Коромыслов, Шлюпин, министр собственной персоной, полномочный представитель президента, вице-мэр города, заместитель генерального прокурора…
Звучали духоподъемные речи, к микрофону приглашались отличившиеся руководители, и я – в том числе, кратко вякнувший о необходимости продолжения славных традиций; затем пошла череда персональных награждений, и меня, вернувшегося с трибуны в зал, потянуло в сон. Впрочем, сон во время заседаний означает доверие к докладчику…
Донеслось:
– Полковнику Есину вручается наградное оружие…
Аплодисменты.
– Его талант, – вдохновенно и сурово глаголил Шлюпин, уткнувшийся сползшими на кончик носа очками в шпаргалку, – проявившийся в раскрытии сотен уголовных дел…
– А также в их сокрытии, – довольно внятно произнес сидевший рядом со мной нетрезвый полковник из министерских.
– М-да… – продолжил Шлюпин. – Этот талант найдет свое достойное применение в борьбе с подрывателями экономических основ государства. И мало им не покажется.
– Кто бы сомневался, – подтвердил нетрезвый полковник.
Переглянувшись с шефом УСБ, мы решили изменить свое местонахождение, переместившись в сторону от крамольника, чьи реплики, как мне показалось, донеслись до высокого президиума, неприятно озаботив высоких номенклатурных существ.
Последней донесшейся до нас ремаркой полковника была:
– Эх-ма! Испортили весь праздник этикетом…
Далее случился банкет для избранных, куда пригласили меня и Есина, мы чинно выпили и закусили икоркой с властьпредержащими, возле которых крутился неувядающий, крепко знавший свое шпионское ремесло Жбанов, и я отправился домой.