Главное управление
Шрифт:
Голос ее звучал искренне, горячо, даже с надрывом.
– Ты не веришь в Россию? – утвердительно вопросил я.
– Мне хотелось бы верить, – сказала она. – Но всегда получалось так, что и мы, и наши родители, и деды, да и прадеды извечно жили в зоне бесправия и нищеты, где правители относились к ним, как африканские царьки к своим племенам, где разницы между животным и человеком отсутствовала и где всех постоянно водили за нос. А отводивши, даже не извинялись.
– Мне нечего возразить, – сказал я. – Но я чувствую себя предателем. Хотя предательство иногда означает предчувствие…
– А мы никого не предаем, – сказала она. – Мы с тобой как работали во имя страны, так и продолжим это занятие, нам и деваться, собственно, некуда. Речь не о нас. Речь о вере в страну. А ее определяют правители, их философия, их идеи. Ты способен уверовать в эти ничтожества? Они лишь приспосабливаются к обстоятельствам, нивелируя возникающие несоответствия во имя сохранения кресел, они – не капитаны дальнего плавания, а потерпевшие кораблекрушение.
– А в Америке, значит, несокрушимые капитаны…
– Я сужу по результатам. Ты сравни полицию в Штатах и нашу, насквозь продажную, где каждый неуверен в завтрашнем дне и ходит на службу за копейки, дабы стричь купюры с тех, кто под руку подвернется. Ты посмотри, как кончают здесь свою жизнь многие артисты, которых обожала вся страна! В нищете и убожестве. Да только ли артисты?! Милиционеры тоже не исключение.
– Так или иначе, – с напором произнес я, – но мне не хотелось бы видеть своего ребенка гражданином антихристианской страны.
– Почему – антихристианской?
– Потому что все якобы христианское, оставшееся в ней, это сектантство или коммерция.
– По-моему, ты задираешь планку.
– А по-моему, и это я говорю серьезно, в России, как нигде, человек способен сохранить и закалить душу. Для целей гораздо более важных, нежели гарантированные социальные защиты и безвизовое передвижение.
Она медленно и удивленно качнула головой.
– Никогда не подозревала в тебе столь отъявленного патриота. Да еще с религиозным сознанием… Любопытно. Тем более не помню факта посещения тобою церкви. Это я туда хожу, кстати. Ты и в самом деле всерьез?
– Я всерьез пытаюсь сформулировать свое мировоззренческое отношение к твоему предложению, – ответил я. – На уровне инстинктивного противления. Основанного, думаю, на генетической памяти предков. Не стремившихся ни в какие дали перед лицом самых жутких испытаний. Таких, какие нам и в кошмарном сне не приснятся. Предвижу ухмылки, но мы же – перед ними, предками, в долгу неоплатном. Они, зачиная детей, и праправнуков на этой земле хотели, а не на другой.
– Значит, все эмигранты – предатели, и всем им гореть в аду, – кивнула она насмешливо. – Даже тем, кто бежал от Гитлера или от Сталина. У меня, дорогой, иная концепция. Земля одна, и человек может выбрать на ней то место проживания, что отвечает его жизненным интересам. А национальная замкнутость и раздробленность – причина отчуждения и войн.
– Так ты за мировое правительство и общий миропорядок?
– Прекрасная идея, – живо откликнулась она. – Устраняющая миллионы проблем. И тут тебе снова нечего возразить!
– Не очень-то я верю в подобного рода идиллию, – откликнулся я.
– А другого рационального пути не существует, – произнесла она устало. – И главные препоны на нем – дремучие национальные амбиции. Намек понял?
– Чего ж не понять…
– Тогда вывод: я поступлю так, как решу сама.
– Ты уже, чувствую, решила.
– Все, я устала от разговоров. – Она резко поднялась из-за стола. – У меня завтра тяжелый день, я пошла спать. Чай горячий, я заварила. Цейлонский, настоящий. То бишь со Шри-Ланки. Надеюсь, он не оскорбит твоих патриотических чувств, тем более в России твой любимый иностранный чай не растет.
Дверь в спальню захлопнулась.
Да, она все решила. И я неспособен противоречить такому ее решению. Хотя в моем вялом неприятии его и в ее напоре, в этом проигранном мною конфликте, существует подоплека важнейшего выбора, еще неосознанного нами, но определяющего громадную суть… И вероятно, суть греха и отступничества.
И вдруг меня охватил неосознанный страх.
Нет, это неправильно. Я должен остановить ее, ведь куда как верно сказано, что благими намерениями выслана дорога в ад…
И тут же обреченно ударило:
«Не остановить мне ее, и вообще сегодня что-то непоправимо сломалось… Главное, хрупкое. И не склеить его теперь – непонятное, призрачное, но самое что ни на есть главное, вот как…»
И горек был вкусный чай.
А когда я вошел в спальню, спала она отчужденно, подвернув под себя одеяло и уместившись ближе к краю постели. Если и спала, в чем сомневаюсь.
Ну что же… Я последовал ее примеру. Хотя надлежало подвинуться к ней поближе, обнять, поцеловать примиренно…
Но я не нашел в себе ни желания, ни сил лишний раз отяготить себя ложью.
У нас родилась дочь. Мария. Гражданка США. Мне стоило немало хлопот выправить ей дубликаты российских метрик.
Когда Ольга вернулась из Америки, на сей ее поступок я больше всуе не пенял. Я был всецело захвачен радостью своего отцовства и безоглядной любовью к своим девчонкам.
Но неизгладимая, подлая трещинка в этой моей восторженной и, казалось, бесконечной любви тянулась, проглядывая ненароком в каких-то неясных сомнениях, что наполняло меня безотчетной тревогой, справиться с которой я не мог, как ни старался.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава 1
Вот он и грянул – внезапной январской грозой эпохальный перелом в нашем государственном устройстве. Прежний президент возвел на трон нового владыку, за кандидатуру которого единогласно, как издавна повелось, проголосовали вялые народные массы, и страна в очередной раз обнадежилась ожиданием благих перемен.