Главный фигурант
Шрифт:
Потом началась стрельба, он видел этого придурка из «Тойоты», которого людской поток нес в конец улицы, и понял, что покою пришел конец. Сдал его, конечно, очкарик. Того задержала милиция, и он был с ней предельно откровенен.
«Странно, – подумал, ускоряясь к сугробу, Федул, – как это ему поверили. Обычно такие россказни о случайных пассажирах в райотделах не проходят. Задержали погоней бандюка, выяснили, что он не подельник, а так, подвез, и отпустили?»
Значит, не райотдел. Значит, этот артист поднапряг на поиски своих обидчиков вышестоящие инстанции.
Взобравшись на сугроб, он оглянулся и напрягся сильнее, чем тогда, перед толпой. За ним, не спуская с него глаз, бежал какой-то огромный мужик в пуховике и с торчащим из-под его воротника узлом галстука, и все движения бегущего указывали на то, что взбираться на сугроб так же долго, как это делал Федул, он не станет. Он просто заскочит на него в два приема, а когда сделает это, упрется в Федула, что ему, судя по всему, и нужно.
Федул развернулся и изо всех сил бросился к пустырю. К той его части, где побольше снега и неровней под ним земля. Он провел тут три лета и очень хорошо знает, где рытвины, где кучи металлического лома, а где самые настоящие, припорошенные снегом ямы.
Федул мчался к захламленной территории, точно зная, где она начинается и где заканчивается. Стремился бежать там, где побольше снега. В его теле около семидесяти килограммов веса, в теле преследователя – не меньше ста...
Кряжин не сразу понял, зачем рисует такие петли преследуемый им разбойник Федул по фамилии Олюнин. Пустырь – как четыре футбольных поля, сложенные квадратом. Расстояние между бегущими – пятьдесят метров. Между тем Федул выписывает какие-то кренделя, словно Кряжин идет по следу, а не глядя ему в спину!
Пьян?
Был бы пьян, уже давно бы сдался и стал спрашивать: «За что?» После получасовых погонь выглядит это всегда идиотически, но они упрямо так делают, словно именно на этот раз возмущение будет выглядеть резонно. А на вопрос – зачем тогда бежал, отвечают: «Я думал, вы бандит». Он думал, что Кряжин – бандит! Гладко выбритый, дорого пахнущий, хорошо одетый и с ясным взором Кряжин – бандит! А он, воняющий просроченной салакой, техническим спиртом, видевший в последний раз воду в майские праздники, одетый в чужую одежду и пытающийся смотреть сквозь мутные глаза – жертва его произвола.
Прозрение к советнику пришло с небольшим запозданием. Он уже готов был перепрыгнуть через выступающий сквозь снег предмет, но его вторая нога вместо толчка провалилась в какое-то углубление.
Зацепив другой этот самый предмет, Кряжин увидел его мгновенно. Тяжелая автомобильная рессора выпрямилась и, уводя его ногу в сторону, стала валить следователя на бок. Не успев даже разразиться проклятиями, он рухнул лицом в снег, и вид его при этом был смешон. Он был похож на медведя, настигающего зайца и попавшего в капкан в тот момент, когда готов был прижать жертву лапой.
Рессора, перевалившись через свою нижнюю точку, упала ему на ногу, и Кряжин почувствовал резкую боль. Она прошлась ножом не по месту падения рессоры, а выше, под коленом, и оставалось радоваться тому, что растяжение связок – это не перелом.
Радоваться... Как можно радоваться, наблюдая, что Миша-Федул даже не торопится, уходя все дальше и дальше. Еще несколько минут – и он, преодолев пустырь, скрылся за очерчивающими его сугробами.
Какой идиот мог оставить здесь рессору?!
Обратно Кряжин добирался долго. Нога совсем не сгибалась, а при малейших попытках использовать ее в привычном режиме ее от колена до ягодицы пронзала яростная боль. В снегу, сгорая от бессилия и раздражения, он перелез через сугроб, который десять минут назад почти перепрыгнул, и соскользнул на «улицу».
– Начальник, там это... – указывая на домик в ее конце, залепетал щербатым ртом один из бродяг, наблюдавших погоню, а теперь поджидавших возвращения неудавшегося преследователя.
Теперь на лицах жителей этого города Зеро не было ни тени раздражения или агрессии. Казалось, они сами только что стали их жертвами.
– Что это? – рявкнул советник, укладывая шарф под воротник.
– Там убийство.
Неизвестно по какой причине перед лицом Кряжина мгновенно встала счастливая улыбка Сидельникова, и он, волоча за собой ногу, похромал в сторону домика.
У входа в него пестрела разномастная толпа. Они молчали, лишь изредка перебрасываясь словами, курили и трусливо жались друг к другу.
«Только не это... Только не он...» – бормотал про себя Кряжин, шевеля серыми губами.
И чуть не выдохнул с облегчением, когда увидел Сидельникова. Кровь, пролитая на землю, уже не кровь, а грязь. И тот сидел на самодельном табурете внутри домика и держал грязными пальцами сигарету. Перед ним, на импровизированном полу из разносортных досок, сжавшись и подняв плечи, вращал испуганными глазами Шустин. Лицо его было забросано красным крапом, в жидких растрепанных волосах застряли чужие мозги, и при этом он часто моргал.
Между сыщиком и репортером, чье физическое состояние для советника пока оставалось неустановленным, лежал труп. В том, что это был именно труп, а не бессознательный человек, сомневаться не приходилось. Его черепная коробка была разбита. Безжизненными пальцами мертвец сжимал рукоятку огромного тесака – Кряжин видел такие на рынке в руках рубщиков мяса, ступня его была неестественно вывернута в сторону...
За картиной на переднем плане советник едва не упустил еще одного участника этого жуткого интерьера. Гейс, распластав в стороны руки и оскалив зубы, лежал на спине, и из груди его торчал нож. Или заточка – в полумраке помещения разглядеть было невозможно. Тем более что лезвие было вбито в тело по самую рукоятку.
Домик имел площадь около шести квадратных метров, и каждый ее сантиметр был залит кровью. Пахло сырым мясом, пороховой гарью и сигаретным дымом – ароматом только что закончившегося боя. Два трупа, двое живых, поставленный на попа лежак, свернутая в сторону печка – это все непостижимым образом умещалось на шести метрах чьей-то жилой площади.
– И Федул ушел – я правильно понял? – глухо поинтересовался Сидельников, вминая окурок в стенку «буржуйки». Сплюнул на пол и поднял на следователя красные глаза. – Я врачей уже вызвал, так что...