Главы для «Сромань-сам!»
Шрифт:
– Ну нарезай, пора учиться.
А у самого дочка на втором курсе. Чернокудрая Рахиль, ну в смысле внешности. И, кстати, вспомнилось – дочь Юли тоже на втором. Летит же время… Когда-то жили в одном здании, мы – на втором, они на первом…
Единственный, пожалуй случай, когда Дмитро Иваныч попёр против устоев заповеданных дедами-прадедами: «Не живи, де єбеш, не єби, де живеш». Но он не виноват, оно само собой всё так сложилось. Он по-соседски заскочил одолжиться у её мужа, за молотком, кажется?
– А хозяйин де?
– Только что уехал, на комбинате какое-то ЧП.
Там ЧП, а за плотно сдвинутыми
Под конец, правда, дочка начала с площадки в дверь стучать. Он в ванной спрятался. Хорошо, что санузел раздельный…
Это ж надо! Уже на втором курсе Филологического! Нет, ну Рахилечке с нею не равняться, ножки у Юлиной дочки стройные, как у мамы когда-то…
«…На празднично украшенную площадь вступает колонна стройных ножек студенток филологических факультетов страны – цель и опора Советского строя! Ура, товарищи!. Поздравляем всех со славной годовщиной Великого Октября!
Уря-а!..»
Кто это ему говорил, будто у Инны роман с тем раздолбаем на Английском факультете?. Который уже после армии… Хм, а какая девушка была. И куда только мама смотрит? Этот же ж вообще совсем пропащий – клейма ставить некуда.
Дмитро Иваныч располагает достаточным жизненным опытом, чтобы отличать доверчиво чистые взоры носителей социалистической морали, будущих строителей коммунистического общества, которые поступали в педвуз прямиком со школьной скамьи и заблуждались пару раз—не больше—напившись самогона по неопытности лет, до рыгачки, от маслянисто уклончивых зенок прожжённого прохиндея и явного наркуши – а и как будто что ещё могла из него сделать Советская армия?.
И что они вообще в нём находят, в этом жеребце патлатом? Вон и Тамара, дивчина из Ични… Ах, какая красавица!..
Дмитро Иваныч опечаленно поцыкал и повёл взглядом по коричневой полоске бордюра—цвет поноса наплаву—что окаймляла илистую зелень окраса стен пониже, так сказать, побелки.
Но взгляд его не встретил ни сочувствия, ни понимания. Безучастно равнодушной тишью отвечала лестничная клетка, эта курва всякого навидалась…
* * *
РЕМАРКА – (франц. remarque)
1) замечание автора текста (книги, рукописи, письма), уточняющее или дополняющее какие либо детали.
2) В гравюре набросок в стороне от основного …
(«ы!» на вдохе; «ха!» и «хы!»на выдохе; всё из перечисленого – хрипло; остальное по-всякому и погромче…и-И!.
паа-Ехали!.)
– хы! ха! Томка, слышь? ха! хы! я чё спросить хы! ха! хател-та…
– ы! ы!.ойми! ы! Ы! оААау! Ойма! ы!.
– Ну ладна ха! ха! я тада хы! ха! потом…
– Ааиии! ы! ы!
* * *
– Сержант Щурин!Доложить о количестве наличного состава!
– 7 бойцов, товарищ лейтенант!
– Аац-тавить! Ты что ж это, Щурин? Под маршала Тимошенко затеял проконать? Офицерскими званиями бросаться удумал? Иль тебе бинокля нада – кубаря в моей петлице посчитать? Доложить как положено!
– 7 бойцов, товарищ комвзвода…
– Аац-тавить! По званию доложи, а не по должности!
– 7 бойцов, товарищ младший лейтенант. Из них 2 раненых.
– Самострелы?
– Никак нет, оба ранены в результате бомбы с бомбардировщика, но ходить могут. Тищенку выше локтя зацепило, бинтом поверх замотали и уже вродь как не каплет. Байбакова контузило. Не слышит ничего и мычит только. Но как на пальцах показать чего, так он кивает, что понял.
– Паанятно… Слушайте бойцы боевую задачу и ситуацию на текущий момент. Всему личному составу подразделения отдыхать и готовиться. Окружены мы уже не первый день и силы нужно восстанавливать. С утра опять пойдём из котла прорываться. Чего сегодня дорвать не успели – завтра телами белыми своими дорвём и изничтожим железо проклятого фашиста. А ты, Щурин, особо не дёргайся и бдительность свою расслабь. Майору НКВД при штабе дивизии подобные разговорчики уже до фени. Вон за той рощицей в машине комдива культурно отдыхает, совместно со старшим по званию. Спешить им уже некуда. Мимолётный юнкерс жирную поставил точку в карьере офицеров. Не видал что-ли?
– Так точно!
– «Так точно бомбу скинул!» или «так точно не видал!»?
– Так точно, видал, товарищ ком… младший лейтенант.
– Молодца! Хвалю за службу, сержант. Рядовой Жилин под моей командой выдвигается вон в ту ложбинку, нести боевое охранение. В 2.30 придёшь сменять, и без опозданий, раз со старшины Крынченко котлы отстегнул.
– Так, товарищ младший лейтенант… ему они теперь зачем же?
– На обдумывание данного вопроса имеешь всю предстоящую ночь, до 6.00. А там гансы кофий свой попьют, юнкерсы заседлают и опять утюжить припожалуют. К 7.30 у тебя, Щурин, ха-ароший шанс есть со старшиной встретиться и доложить по всей форме: зачем ему часы теперь без надобности.
У Щурина чуть дёрнулась правая кисть присобранная в кулак по стойке «смирно». Запястье плотнее вжалось в бедро твёрдой выпуклостью наручных часов покрытых обтрёпанной манжетой рукава гимнастёрки.
Насквозь он что ли видит, сучара этот? Не зря штабной майор особо налегал следить за взводным.
Майору же, в полутьме сумерек переходящих в ночь, всё это уже совсем не интересно. Откинувшись на спинку заднего сиденья, он запрокинул лицо, точь-в-точь как и комдив направо от него. Взгляд обоих влип в потолок салона, дырявый, заляпанный мозгами Аграфены, телефонистки-ППЖонки генерала с переднего сиденья, которой запрокинуть уже нечего, остались только плечи от лярвы, на которую облизывались все штабные офицеры, пока ещё такими были… пока ещё были… пока…
Водитель утомлённо прилёг лицом на руль «эмки», не замечает, что дверь сорвало, что левая рука его который уже час свисает наружу, что гимнастёрка на спине забрызгана кровью пассажиров.
На «гражданке» Вадим Крынченко висел на доске почёта Воронежского таксо-парка, свою машину, по имени товарища Молотова, с конвейера автозавода по имени товарища Горького, выпущенную по чертежам компании Форд, по договору на 10 лет, он мог по винтику разобрать и собрать заново. Однако этот хлам, оставшийся после одиночной бомбы с юнкерса на бреющем, даже и он не восстановит.