Глаза погребенных

Астуриас Мигель Анхель

Уже далеко ушли они от поселка и от плантаций. Они были почти у самого Тихого океана, видневшегося внизу, далеко остались люди и дома, здесь царили только солнце и ветер, порывами гнавший волну за волной.

Хуамбо вытер пот мокрым платком со лба и затылка, отер щеки, губы, нос и шею.

Большие песчаные наносы виднелись за скалой, на которую, похоже, они никогда не заберутся. Полдень. Зной удушающий. Хуамбо остановился. Больше нет сил. Его душил воротник рубашки, взмокшие рукава приклеились к плечам, липли под мышками.

— Ну и задал мне гонку этот кобель, а я, дурак, поперся за ним!

Впрочем, к чему мне взваливать вину на кобеля, нитка-то тянется издалека. Погнала меня Анастасиа… Это Анастасиа вытащила меня из дома — да, пусть это был дом патрона, но все же это был и мой дом, я там жил, — и заставила говорить с человеком, у которого мурлыкающий голос, хотя, по правде, все это из-за слов: «Чос, чос, мо йон, кон…» Мать избили, а отца даже ранили, когда нас выбрасывали отсюда… Атлантический… Бананера… Горькое побережье.

Собака промчалась во всю прыть по песчанику и вдруг резко остановилась, будто почуяла кого-то. И действительно, дорогу им пересекал коренастый человек, без рубашки, в одних штанах и сандалиях — каите, голова прикрыта широкополым пальмовым сомбреро, на раскрасневшемся лице сверкали такие белые зубы, что казалось, их было полным-полно, и даже собственную улыбку он словно перекусывал, когда смеялся.

Когда они поравнялись, незнакомец его спросил:

— Вы в Сан-Бенито идете, сеньор?

— Нет, я иду в Санхон-Гранде…

— Тогда перекреститесь…

Они обнялись. Точнее, незнакомец обнял его. Самбито не умел изливать чувства. Его руки были грубые и невыразительные. Да и можно ли было обвинять его за это — ведь никогда и никто его не обнимал.

Выполнив весь ритуал приветствий с этим вечно улыбавшимся сангвиником и обменявшись паролем и отзывом: «Сан-Бенито» — «Санхон-Гранде», они перешли к делу.

— Мне поручили передать вам вот это… — Хуамбо вытащил пакет из нагрудного кармана, сколотого тремя булавками.

Незнакомец взял пакет, вскрыл его и вынул листок бумаги, исписанный с обеих сторон…

— С вашего разрешения… — сказал он и не прочел, а залпом проглотил письмо. Глаза его как будто впитывали содержание письма, а сверкающая улыбка излучала его; незнакомец так и светился от удовольствия.

— Меня зовут Флориндо Кей [79] , и как бы то ни было, мой друг, забыть или потерять меня невозможно, потому как вот тут, на ухе… — Он приподнял указательным и большим пальцами мочку левого уха, — у меня родинка, очертаниями напоминающая ключ.

79

79. Key — ключ (англ.).

— Очень рад, а меня зовут Хуамбо, или Самбито, по фамилии был Луиса, но я не люблю, когда меня так называют…

— Вам не говорил Сансур, он приедет сюда или нет?

— Нет, ничего не сказал… Даже не сказал, что собирается приехать…

— Быть может, спустится на другое побережье…

— Ничего не сказал.

— А где вы живете?

— В доме матери, она очень стара. Дон Октавио меня предупредил, что я должен остаться работать на побережье.

— И останетесь?

— Да, если чем-нибудь буду

полезен.

— Выполнение нашего плана очень осложнилось бы без вашей помощи… — Кей наклонился к нему, положив руку на плечо и глядя прямо в глаза. — Нам необходима информация. Нам нужно получить доступ в контору Компании, а получить этот доступ сможете только вы.

— Мне, конечно, легче. Я один из самых старых слуг президента «Платанеры».

— Да, относительно вас ни у кого сомнений не будет. Мейкер Томпсон оставил вас жить в своем доме, и если сейчас вы приехали сюда, то якобы потому, что вы хотите служить ему до конца жизни, — в благодарность за все, что он для вас сделал. И вполне логично, что вы поступите работать в контору, хотя бы сторожем…

— Но вначале я хотел бы найти работу потяжелее…

— Не понимаю вас!

— Самая тяжелая работа мне покажется легкой…

— Этого не может быть. Знаете ли вы, что здесь есть такая работа, которая может угробить человека за полдня, а то и за час?

— Я не хочу кончать жизнь самоубийством, но я нуждаюсь в такой работе, которая походила бы на наказание. Я думал наняться в качестве грузчика бананов.

— А если вас узнают?

— Пусть. Можно ли подыскать другой, более красноречивый пример: человек всю свою сознательную жизнь прослужил у мультимиллионера, президента Компании, а теперь вынужден уйти из его дома с протянутой рукой.

— Работать грузчиком — нет, это не годится. Вы не выдержите. И вы же себе не принадлежите, вы — наш…

— Но прежде чем я не искуплю свою вину…

Собака то садилась, то вдруг начинала крутиться, пытаясь схватить себя за хвост.

На всем протяжении песчаников — ни дуновения ветерка.

— После того как я заслужу покаяние, я пойду к барчуку Боби в «Семирамиду», и он поможет мне открыть двери конторы.

Кей предложил ему сигарету. Хуамбо поблагодарил. Он не курил — не имел этой порочной привычки, дабы — упаси боже! — дымом и пеплом не обеспокоить своего патрона. Каким же дураком он был! Конечно, он не мог видеть самого себя, но внутренне чувствовал, что выглядит дураком, и рассеянно водил пальцами по своему лицу, на котором застыла горестная гримаса.

— Ну что ж, видно, нам придется изменить наш план… — угрюмо пробурчал Кей; он чуть было не ушел, даже не протянув Хуамбо руки. — А мы рассчитывали, что вы будете работать в конторе управляющего. Во всяком случае, скоро увидимся…

Он исчез, за ним последовала собака. На горизонте протянулись длинные вереницы каких-то черных птиц. Возвращаясь, Самбито шел по своим собственным следам, отпечатавшимся на песке; в одном месте он, правда, уклонился в сторону, заметив дерево с розовыми цветами, видневшееся как будто неподалеку, — но нет, это был обман зрения. Сколько трудов ему стоило добраться до тени великолепного матилисгуате! [80] Большие мухи, бабочки, пауки, муравьи. Он снял башмаки и высыпал из них песок.

80

80. Матилисгуате — деревья, древесина которых отличается чрезвычайной твердостью и высоко ценится.