Глаза Сатаны
Шрифт:
Он зашёл к ней в шалаш. Она шила что-то из куска ткани, что привёз ей Лало из последней поездки. Габриэла посмотрела на Хуана пристально, пытливо. Спросила просто:
– Ты принёс мне новости? – в голосе он не услышал радости.
– Принёс, но не те, которых ты ждёшь.
– Ты знаешь, чего я жду, Хуан? Говори лучше, не тяни. Я знаю, что ты собирался уезжать. Из намёков догадалась. Едешь?
– Да. Недели на три. Дела надо утрясти в городе. Очень важные для меня. И для тебя, возможно...
– Что же может быть важного для меня? – полюбопытствовала Габриэла, а Хуан подивился её прозорливости и догадливости.
– Ещё не знаю, но постараюсь додумать. Выйдет ли, не знаю.
– Ты говоришь догадками. Нельзя ли пояснее?
– Пока нельзя, Габи. Слишком рано. Хочу поторопить твою родню с выкупом.
Она долго смотрела на него, потом отложила шитьё, встала. Проговорила с некоторой поспешностью и волнением:
– Хочешь забыть меня? Отвлечься? Думаешь, так будет лучше?
Хуан неопределённо пожал плечами, уже чувствуя нарастающее волнение.
Они понимали друг друга без слов. Глаза, лица их говорили им достаточно, а слова возникали после, когда наступало отрезвление и просыпались старые чувства неприязни и даже ненависти.
– Ты сможешь выдержать три недели без меня? – загадочно и многозначительно прошептала Габриэла, приближаясь к юноше, блестя лихорадочно глазами. – Бросаешь меня здесь одну на растерзание этим вонючим мулатам и неграм? Ты подумал об этом, Хуан?
– Не говори глупостей, Габриэла! Тебе здесь ничто не угрожает. Всего-то три недели!
– Для нас это целая вечность! Ну же, сделай мне больно. Я вся дрожу...
Сна действительно сотрясалась нервной дрожью, щёки пылали румянцем и в сумрачном свете шалаша, Габриэла казалась злым духом из рассказов индейцев. Она жадно присосалась к его губам, обдав Хуана жарким дыханием, в котором ощущалась молодость, свежесть и жажда наслаждения.
Он не сопротивлялся.
Габриэла, сознавая, что разлука будет длительной, хотела насладиться им сполна. Они извивались в судорогах страстных конвульсий, не забочась о том, что их слышат другие. Для них не существовало ничего, кроме их чувств, их страсти, пожирающей их плоть, оставляя где-то в глубине сознания смутное ощущение неудовлетворённости. Неудовлетворённости духа. Но пока это их не занимало.
Лишь после полуночи, Хуан взмолился, прося прекратить домогательства плотской любви. Она довольно быстро утомляла, опустошала, оставляя что-то недосказанное, неполное.
– Ты больше не хочешь меня? – прошептали горячие губы Габриэлы у него под ухом. – Разве так поступает настоящий мужчина, отказывая несчастной беззащитной девушке? Я не хочу, чтобы у тебя осталась хоть капля твоей силы, которую ты мог бы потратить на потаскушку в городе, Хуанито! Я тебе этого не прощу. Запомни это!
– Пустое, Габи! Я уже говорил тебе, что побаиваюсь тебя и теперь ты позволила мне убедиться в своей правоте.
– Хорошо, что ты понял это, мой слабый и безвольный Хуанито! Но ты ещё не истощил меня настолько, чтобы я могла тебя пощадить! Для отдыха у тебя будет целых три недели!
– Вдруг за моё отсутствие пришлют выкуп, и ты уедешь домой? – попытался урезонить её Хуан.
– Я подожду тебя! Не думай, что я вот так просто отпущу тебя на свободу! Ты знаешь, какая я мстительная и опасная. Берегись, Хуанито!
Она принялась ласкать его, настойчиво, жадно, словно это последняя ночь с мужчиной в её жизни. И это возымело действие.
– Ты подумала, что чувствуют остальные, слыша наши игры, Габи? – едва слышно спросил Хуан. – Это будет для тебя небезопасно в моё отсутствие.
– Я буду носить в складках платья небольшой нож. Я уже одного убила, второго будет легче. И я уже подсмотрела, как ты занимаешься с кинжалом. Ты обманщик и насмешник. Скрыл от меня, как владеешь кинжалом.
– Представь, я и шпагой владею не хуже. Ведь я идальго, хоть и бедный! – Хуан усмехнулся, понимая, что эта насмешка может разозлить девушку.
Но ничего такого не произошло. Габриэла помолчала, потом молвила тихо:
– Теперь я простолюдинка и могу позволить себе такое, чего нельзя было, будучи верноподданной дворянкой, аристократкой. Так даже лучше, свободнее.
– При наличии больших денег свобода достаётся легко. Попробовала бы в бедности так рассуждать, Габи.
– Ты против богатства? Неужели? По твоим действиям этого не скажешь.
– Недавно я поклялся себе, что лучше умру, чем останусь бедным. И я довольно близок к этому. Куда труднее создать дело, приносящее доход и сохранить то, что добыто кровью и потом. Так мне говорил один знающий человек. Как давно это было!
– Тебе не кажется, что ты заговариваешь мне зубы? До рассвета ещё далеко, а отдохнуть ты сможешь и в пути.
– Нет, Габи! Я уже сплю. Оставь меня в покое. Я тебя не люблю! И ты поспи.
Три дня спустя Хуан, измученный и проклинающий тот час, когда пошёл на поводу у этой дьяволицы, встретил Лало. Тот спешил, погоняя мула.
– Торопишься? – окликнул Хуан метиса, заметив того раньше.
– Сеньор? Спешу! Есть вести.
– Хорошие или не очень? Выкладывай и отдохни. Спешка сейчас мне ни к чему. Даже наоборот. Заедешь домой, отдохнёшь пару деньков, и не спеша можешь продолжить путь. Но я должен знать твои новости, Лало.
– Выкуп готов, сеньор. Дон Рассио всё приготовил и ждёт вашего решения.
– Хорошо, Лало. Ты хорошо поработал и я готов оплатить, как и обещал, но чуть позже. Что там в усадьбе?
– Я мало что видел и слышал, сеньор. Но старик плох и всем заправляет молодой хозяин. Рабы довольны.
– В городе совсем отказались искать нас, не слышал?
– Молодой хозяин говорит, что он распорядился прекратить попытки силой освободить сеньориту и молодого сеньора.
– Кстати, о молодом сеньоре. Что ты узнал?