Глубокое течение
Шрифт:
— Я что-то не вижу причин для такой радости, — усмехнулся Николай.
— А я вижу. Да как не радоваться, скажите? Если бы вы знали, как чудесно жить, жить и бороться. Бороться и… — она сделала паузу, потом выдохнула: — любить…
— Понятно, — с насмешливой серьезностью ответил он. — Да, причина серьезная, чтобы радоваться. Влюбленному всегда хочется обнять весь мир. Но сейчас обнимать его не стоит. Не время. Да-да… Радуйся про себя…
— А я хочу, чтоб радовались все.
— А если у меня нет причин для этого?
— Значит, вы плохой человек.
Николай не смог возразить на этот простой ответ
— Я не люблю людей, которые вешают нос. Грусть рождает неуверенность в своих силах и даже, если хотите знать, трусость. Не спорьте со мной пожалуйста. Я вот расскажу вам… С того дня, как расстреляли семьи… Вам рассказывала Степанида? Так вот… моя мама не дает детям оставаться на ночь дома. Зимой разводила по соседям, а теперь в хате и вовсе никто не спит — спят кто где: в саду, в сарае, на чердаке… И этот ежедневный страх, постоянное ожидание смерти — страшнее всего… Сам себя начинаешь ненавидеть… Это так отвратительно! Я не хочу так жить! И не буду! — повысила она голос, и щеки ее раскраснелись, под легкой кофточкой затрепетала высокая девичья грудь. — Разве это жизнь? Я и маму за это не люблю… И как я рада, как я рада, что в такое время полюбила! Знаете, в душе такое сейчас… Наплевать мне на смерть! — Но, взглянув на Николая, она осеклась. — Что вы смотрите на меня с таким удивлением? — И, помолчав, добавила с болью и обидой: — Эх, вы! — и, выпустив его руку, снова пошла вперед.
Николай понял смысл этого «эх, вы», и ему стало стыдно. Он догнал ее и попытался сгладить неловкость шуткой:
— Интересно, в какого же счастливца ты влюбилась?
Настя сверкнула красивыми глазами и изменила тему разговора.
Но он еще долго думал об этом.
«Какое нужно иметь сердце, чтобы полюбить в такое время… Бороться и любить… Да… Бороться и любить», — несколько раз повторил он эти два слова, и у него стало светлей на душе, как будто он вдруг сразу постиг истину, на поиски которой он потратил много сил и времени.
В девятом часу утра они подошли к Лосиному.
День начинался ясный, жаркий — ни облачка на небе, ни дуновения ветерка. Жаждущие влаги деревья опустили свои листья.
У речки их остановил часовой, но, узнав Настю, сразу пропустил, шепнув ей что-то на ухо. В ответ она задорно засмеялась.
В лагере было тихо и безлюдно. Никем больше не замеченные, они прошли в самый центр лагеря и остановилась около землянки-госпиталя.
— Ну, кого-то мы сейчас увидим? — улыбнулась таинственно Настя.
Николай с интересом оглядывал лагерь. В этот момент двери землянки открылись, и он увидел сестру. Татьяна держала на руках черноголового, кудрявого мальчугана и, наклонившись к нему, что-то с улыбкой говорила. Она не замечала Насти и брата до тех пор, пока не взошла на последнюю ступеньку лестницы и не подняла голову. Наверно, она не поверила своим глазам и остолбенела от удивления.
— Ну вот, говорила я! Целуйтесь же скорей! — радостно засмеялась Настя.
Только тогда Николай бросился к сестре, схватил одной рукой мальчугана, другой обнял ее.
— Коля, родной! Откуда же это ты? Как ты попал к нам? — плакала и смеялась Татьяна.
Услышав шум, из землянки выскочила Люба, бросилась к Николаю и крепко его обняла.
— Так вот он — представитель! — воскликнула
— Так это ты? Ты — представитель? — спрашивала Татьяна.
Она не знала этого, так как и Буйскому и Майбороде Лесницкий приказал пока что не называть имени представителя — не хотели волновать раненого Карпа Маевского, да и вообще считали самым благоразумным молчать о нем, пока он где-то блуждает.
— А тебя весь отряд ищет. И комиссар пошел, и командир, и Андрей. Все, все…
Вокруг них собирались партизаны.
Николай увидел их приветливые, светлые улыбки, радостные лица и почувствовал себя счастливейшим человеком. А когда из землянки вышел отец с забинтованной головой и, молча обняв сына, заплакал, Николай тоже не смог сдержать слез.
Только один человек не вышел навстречу гостю — врач Алена Григорьевна Зайчук. Увидев его через открытую дверь, услышав знакомый голос, она зашла за перегородку и, побледнев, неподвижно стояла в углу. В эти минуты перед ней, как на экране, проплыла вся ее жизнь, ее любовь, ее молодость.
…Началась она, их любовь, еще в девятом классе, когда они сидели на одной парте. С чего началась — трудно сказать. Они ходили в школу за семь километров. И вот в один из дней, когда других учеников из их деревни в школе не было и они возвращались домой вдвоем, Николай начал говорить о своей любви. Говорил он, правда, очень туманно и ни разу не упомянул слова «любовь», но она поняла все. Тогда Алена ничего ему не сказала, но с того дня смотрела на него совсем другими глазами. И началась для них не жизнь, а сказка, песня. Что им было до насмешек товарищей и взрослых! Они слушали и только радовались, что люди говорят о их любви. Они считали свою любовь необычной, самой красивой и лучшей на свете.
Так прошло полтора года. Потом разъехались: она уехала в Минск, он — на Урал. По первым письмам казалось, что быстро, легко, не изменив их отношений, пройдут эти годы разлуки. Но все реже стали приходить его письма, все холоднее становились они, в одном из них он как-то написал, что с трудом вспоминает ее лицо, движения, голос. Все больше места в этих письмах занимали его дела — незнакомый ей мир геологических изысканий. И она — сперва невольно, потом нарочно — стала отвечать ему короткими, сухими письмами, в которых он мог бы, если бы захотел, прочитать отчаяние, беспокойство за будущее, гаснущую надежду. Но он ничего не замечал или не хотел замечать. Оскорбленная, она не ответила на одно письмо, показавшееся особенно равнодушным, потом на второе… Переписка оборвалась. И вот теперь судьба свела их снова. Они должны встретиться. Как?
В землянку ветром влетела Люба.
— Где Алена? Что это ты стоишь тут в углу? Не слышишь ничего, что ли? Николай Маевский приехал. Это ж он прилетел с Андреем. Идем скорей! А то в землянке тут ничегошеньки не видно, — и с веселым смехом она схватила растерявшуюся Алену за руку и почти силой вытащила на улицу.
Алена взяла себя в руки, спокойным движением поправила смявшийся халат и тихо поздоровалась:
— Доброе утро, Николай Карпович. И вы к нам?
Он не удивился, когда увидел Таню, Любу, так как знал, что они тут, — о них рассказали ему Степанида и Настя. Об Алене же никто ничего не сказал, и встреча с ней взволновала его не меньше, чем ее.