Глубынь-городок. Заноза
Шрифт:
Никому не пожелаю такого выполнения: покрыли полуторагодовалых телочек, испортили стадо. Чтобы их
доить, надо на стол ставить. Дают по литру с головы, а это и для козы обидно!.. Невеселый смех, товарищи.
Видно, для председателя спокойствие одного дня дороже интересов колхоза. А если так, то, я думаю, и колхоз
не подорожит таким председателем!
Вывод был резкий и неожиданный. Несколько секунд в зале стояла неуверенная тишина, словно там
размышляли над словами
— Принимаешь поспешные решения, Федор Адрианович, — сказал Пинчук после совещания, когда они
остались одни. Он принуждал себя говорить мягко, благожелательно, но сейчас это давалось ему с трудом, он
все еще чувствовал на себе скрестившиеся взгляды всего зала, когда Ключарев сказал: “Пинчук зачитал
сводку…” — Пусть в Братичах председатель ошибся, не додумал, но, ведь он стремился выполнить план. Разве
это не оправдывает его?
— Председатель в Братичах поступил как вредитель, — коротко сказал Ключарев, шагая по черным, как
деготь, лужам.
Как всегда по веснам, Городок начинало заливать талой водой, и один-единственный фонарь на высоком
столбе, качаясь, отражался в десятках луж.
— Что вредитель, это еще надо доказать, Федор Адрианович. И, поверь моему опыту, не докажешь. А за
одну ошибку головы не снимают.
— Смотря какая ошибка! — буркнул Ключарев, прибавляя шаг, но им было по пути почти до самого
дома, и волей-неволей разговор продолжался. — Если ошибка случайная, когда человек старался для дела, я
пойму и прощу. Но если ради бумажки…
— План — бумажка?! — почти в ужасе воскликнул Пинчук и какой-то боковой мыслью подумал: “Эти
твои слова, товарищ Ключарев, надо бы запомнить”. — Ты смахиваешься на святая святых, Федор Адрианович,
— помолчав, сказал он вслух. — Если мы перестанем беспрекословно подчиняться плану, то что станет с
дисциплиной? Что станет с государством?
Они подошли к мосту. Сюда уже не достигал свет фонаря. Оба ступали наудачу по деревянным мосткам
тротуара, и слышно было, как прогибаясь, доски хлюпают по воде: значит, Глубынь в самом деле вышла из
берегов.
Ключарев остановился и несколько секунд напрасно вглядывался в лицо Пинчука: перед ним белело
расплывчатое пятно, на котором не прочтешь никаких мыслей.
— А если мы будем только подчиняться, Максим Петрович, — тихо сказал он, — беспрекословно
подчиняться, не вдумываясь ни во что и не пытаясь исправить или улучшить наши планы, мы, коммунисты, то
что тогда будет с государством?
Ночи в Глубынь-Городке начинаются рано. Едва стемнеет, на улицах уже не слышно ни звука.
из окон не падает на дорогу: их плотно закрывают ставнями.
Так они стояли молча, в полной темноте — два хозяина района, — и было отчетливо слышно, как возле
моста бурлит, играет струями, захлебывается от весенних сил река…
— Ты говоришь странные вещи, Федор Адрианович, — сказал, наконец, Пинчук. — Да, очень
странные…
Не прибавив больше ни слова, они двинулись дальше и за мостом разошлись в разные стороны.
Однако утром, едва часы показали начало рабочего дня, Пинчук позвонил в райком:
— Адрианыч, ты не передумал насчет Братичей?
Голос у него был бодрый, выспавшийся.
Ключарев ответил, что нет, не передумал, с сегодняшнего дня начнут готовить перевыборное собрание.
— Вот как. И все обдумал в смысле кадров? У нас в районе не густо, сколько я знаю. Или у тебя есть
какой-нибудь “НЗ”? — пошутил он.
Нет, “НЗ” у Ключарева не было. У него было все то же население района — сорок тысяч человек.
— Никак не разберусь: ты пессимист или оптимист? — иронически поудивлялся Пинчук. — Кто же твоя
кандидатура, если не секрет?
Ключарев ответил, что райком намечает Любикова.
— Любикова? Который в артели, в “Красном луче”? Но он же пьяница, за ним и здесь глаз да глаз!..
— Нет, Алексея Любикова…
— Библиотекаря?
— Заведующего партийным кабинетом.
Пинчук помолчал.
— Конечно, тебе виднее… Но, по-моему, это бесхозяйственно. В Братичах человек уже работал два года,
он и курсе дела… Кроме того, мы должны выдвигать местные кадры, ты ведь знаешь установку.
— Я знаю одну установку: укреплять колхозы и создавать людям хорошую жизнь. А из этого человека
никогда не выйдет настоящего хозяина, я давно наблюдаю о ним, он равнодушен и труслив.
— Так, так… Ну, что же. Пусть тогда будет Любиков.
Конечно, было рискованным шагом поставить во главе слабого колхоза молодого коммуниста без всякого
организаторского опыта. Но все, что Ключарев знал о Любикове, говорило в его пользу, да и положение в
Братичах требовало быстрого решения. В каждой работе, и большой и маленькой, кроме опыта, опирающегося
на писаные правила, существует интуиция. И, может быть, партийному работнику она нужна больше, чем кому-
нибудь другому. Ключарев не всегда мог объяснить, почему он иногда выжидал подолгу, приглядываясь к
человеку и веря ему, а в другой раз рубил сплеча, хотя, может быть, формально тут все было даже более
благополучно, чем в первом случае. Да, да, “формально”!