Глухая Мята
Шрифт:
Километра четыре, наверное, отъехал Григорий от маленького поселка Синий Яр, давно скрылись огоньки, как вдруг трактор чихнул, дернулся корпусом и замолк. Григорий выскочил на гусеницу, засветлив лампочку моторного освещения, нырнул в двигатель и ничего не понял — все было исправно у новенького дизеля; никакой причины остановки мотора не мог найти Григорий, хотя осмотрел машину от фар до хвостовика. Он вставил заводную ручку, включил пускач и стал заводить. Пускач взялся легко, с первых оборотов; Григорий перевел обороты на двигатель, выждал, когда прикурит дизель чужого огонька, и дал газ, — машина работала четко. Он поехал дальше, удивляясь неожиданному капризу машины, но долго дивиться не пришлось —
Но Григорий-то знал, что может быть! А вот что творилось с дизелем, не ведает до сего дня, хотя с тех времен не одна машина, а десятки — капризных, своенравных — побывали в его руках. Тогда же показалось ему, что трактор жестоко не то шутил, не то издевался над ним. Григорий — человек здравого ума, без фантазий и несуеверный — подсмеивался над самим собой, но жене Ульяне о случившемся рассказал. Она тоже смеялась…
И вот сейчас Григорий вспоминает о своенравной машине, и ему думается, что похожее на тот давний случай происходит в Глухой Мяте. Не может понять он, ухватить умом ту силу, которая противостоит ему в бригаде. Она ощутима, но корни, причины скрыты глубоко, как тогда в металле двигателя. Думает ли Григорий о Федоре Титове — чувствуется эта сила, думает ли о парнях — опять она. Сила незримая, неизвестная, но противоположная его усилиям. Чаще всего он склонен думать, что эта сила — его неумение подойти к людям, работать с ними; чаще всего Григорий винит себя, когда глохнет мотором жизнь в Глухой Мяте, но порой кажется ему, что загадочная, непонятная сила к его неумению руководить добавляет частичку. Она, может быть, невелика, эта частичка, но, брошенная на чашу весов, клонит к земле груз ошибок, неумения руководить — и все рушится.
Посмеивается над собой Григорий Семенов — суеверие. Тогда в тракторе, наверное, по каким-то причинам засорялся провод горючего — вот и весь секрет. Иронизирует над собой Григорий, но все-таки напряженно раздумывает: какая сила противостоит ему в Глухой Мяте? Да есть ли она, не кажется ли ему? Федька Титов всегда был бузотером, парни-десятиклассники много занимались и в поселке. Да, наверное, мнится ему, кажется… Но факты, факты.
Впервые в жизни сегодня видел бригадир, как Георгий Раков рвал трактор — проскочил мимо него пулей, мотор ревел. Неужели на Ракова подействовал вчерашний конфуз с лопатой? Нет, не может быть этого! Георгий настолько уверенный в себе и уравновешенный человек, что не станет из-за такого пустяка рвать машину.
Мнится, конечно, все это ему. Никакая таинственная сила не противостоит Григорию, а просто он плохой, неумелый бригадир!
Семенов смотрит на часы — десять минут второго, он опаздывает на обед. Это не к лицу бригадиру, и Семенов бежит к эстакаде. Бежит неловкими, смешными скачками и в этот миг маленькой головой и длинными руками действительно напоминает смешного заморского зверя — кенгуру.
6
— Ну вот, товарищи, положение такое! — говорит
Его слова падают в тишину.
Слышно, как осторожно звякают тарелки в руках Дарьи, как на малых оборотах работает передвижная электростанция. После обеда лесозаготовители неподвижны, ленивы, осоловело валятся на бок. Слова бригадира они встречают спокойно: не равнодушно, но и без всякого подъема. И только Никита Федорович Борщев ворочается, оглаживает бороду, перебегает взглядом от человека к человеку. Механик Изюмин полулежит на брезенте, читает книгу. Виктор и Борис притулились в уголке навеса и выжидательно молчат. Михаил Силантьев лежит навзничь, раскинув руки.
— А дирекция оплатит сверхурочные? — спрашивает он, не меняя положения.
— В пятницу поговорю с директором! Думаю, он согласится! Сверхурочные разрешаются в тех случаях, когда коллектив сам идет на них.
— Это мы понимаем, не маленькие! На сверхурочные нужно разрешение профсоюзной организации, а она этого сделать не может — подрыв авторитета профсоюза получается. На это ты как ответишь, бригадир? Вот разогни-ка вопросец! — глухо говорит Силантьев — мешает шапка, положенная на лицо, чтобы не досаждал свет.
— Если мы согласимся, нам профсоюз не указ! — запальчиво вмешивается Никита Федорович. — Мы, как говорится, сами себе владыки. Я, товарищи, предлагаю понатужиться… Вот ежели бы, к примеру, не до шести работать, а до восьми, дело, как говорится, пойдет по-другому! А? — вертит он головой, но слова старика, как и слова бригадира, повисают в молчании. Только Михаил Силантьев после длинной паузы замечает:
— Здрасьте! Дураку понятно, что, если взять сверхурочные, по-другому дело пойдет!
Другие лесозаготовители молчат. Молчит и Георгий Раков, видимо, ждет, когда заговорят другие. Но они неподвижны, а Федор Титов сосредоточенно строгает палочку. Рядом с ним сидит Петр Удочкин и следит за руками Федора.
— Ну вот что, товарищи! — сурово произносит Раков. — Я до обеда говорить не хотел… Моя машина вышла из строя… Пробило бобину! — поясняет он и отвертывается, чтобы не замет или, как у него нервно вздрагивают губы.
— А запасная? — тугим голосом спрашивает бригадир, чуть-чуть приподнявшись.
— Нет запасной!
— Врешь! — кричит Семенов.
— Не взяли, Гриша! — отвечает Раков. — Раз в сто лет пробивает бобину.
— Ой, мамочка моя! — восклицает Дарья, прижимая руки к груди.
Что такое бобина, зачем нужна, она не знает, но по напряженным лицам лесозаготовителей, по бледности, залившей Семенова, понимает: случилось серьезное, тяжелое, такое серьезное, что может разрушить наладившуюся жизнь в Глухой Мяте, и люди станут другими, и все станет другим. Опытом недлинной жизни понимает Дарья серьезность случившегося и поэтому пугается:
— Ой, мамочка!
— Врешь! — кричит Семенов и срывается с брезента. За ним вскакивают Силантьев, Титов, Удочкин, парни-десятиклассники, Дарья. Механик Изюмин откладывает в сторону книгу, помедлив, закрывает ее, аккуратно укладывает в карман и только после этого идет на лесосеку. Идет тихо и о чем-то думает.
7
Трактору Георгия Ракова — стыдно.
Виновато подобрав под себя гусеницы, ссутулясь, виновато смотрит на лесозаготовителей потухшими фарами. Он неподвижен и холоден, он намертво притулился к сосне, опав мотором в яму, и от этого кажется особенно жалким. Уныло зияет пустота кабины, погасли красные огоньки, и только из бункера, едва приметный, клубится дымок — машина делает последние вздохи.
Семенов подбегает к трактору, обдираясь, проскальзывает крупным телом в кабину, зло срывает капот и сует голову в мотор.