Гнёт ее заботы
Шрифт:
Кроуфорду чувствовал тошноту и не позволял себе даже думать обо всех узких уступах и крутых подъемах, что лежали между ним и нормальной землей. Его все еще трясло от их утреннего столкновения с одним из драгоценных нефелимов Байрона, так что ему не доставляло никакого удовольствия, слышать что-нибудь, пусть даже отдаленно хорошее, об этих существах.
– А мне интересно, была ли это омела, - проскрежетал он.
Байрон удивленно моргнул.
– Что было?
– Ветка, которую ты выстрелил в эту тварь сегодня утром. Не такой ли был убит Бальдер Великолепный [160] в скандинавских мифах? Стрела из омелы? Ты, таким образом, полагаю,
160
Бальдер Великолепный - сын Одина и бог летнего солнца. Он был неуязвим для всех вещей за исключением омелы.
Байрон нахмурился, и Кроуфорд спросил себя, уж не раскаивается ли он, что стрелял в это чудовище.
– Бальдер, - задумчиво повторил Байрон.
– Ты прав, его убили деревянной стрелой. Боже! Неужели все волнующие сердца легенды, да и вся наша литература, достались нам от этих дьяволов? Он покачал головой и посмотрел вниз, на оставшийся позади западный склон горы. И Кроуфорд знал, что он думает об отвратительной статуе, что, разбитая вдребезги, осталась лежать далеко внизу, на дне ущелья.
В конце концов, Байрон отвел глаза и встретил пристальный взгляд Кроуфорда.
– Локки не очень-то хорошо закончил, верно?
– сказал Байрон.
– Но боюсь, что его выбор - единственный пример того, как мы можем сохранить чувство собственного достоинства. Он поежился и направился обратно к остальным.
Когда хозяин постоялого двора вернул ей паспорт, Джулия Кармоди надеялась, что может теперь позволить фантомной сестре успокоится в глубинах ее разума, до тех пор пока… пока не пробьет ее час всплыть на поверхность, сделать свое дело, а затем кануть навечно.
Два дня назад Джулии пришлось стать Джозефиной, чтобы забрать банковский чек от ее отца в Женевском отделении почты до востребования. И вот теперь, этим вечером, здесь в Кларанс [161] , пришлось снова - чтобы снять комнату ей потребовалось показать паспорт; но она не хотела притрагиваться к паспорту снова до тех пор, пока не будет пересекать международные границы, возвращаясь домой в Бэксхилл-он-Си. И ей не хотелось дажедумать о пропитанной болью записке, что сопровождала банковский чек.
161
Кларанс (фр. Clarens) - небольшая деревенька коммуны Монтрё в Швейцарии, в кантоне Во, на северо-восточном берегу Женевского озера. Кларанс расположен рядом с городом Монтё. Этот район относится к Швейцарской Ривьере (условное название полосы прибрежных курортов, расположенных вдоль северного берега Женевского озера).
Если повезет, еще до Рождества она окажется под сенью родного дома, и ее отцу ни останется ничего другого, кроме как смириться с положением вещей. И тогда всю оставшуюся жизнь она будет Джулией и сможет, наконец, вычеркнуть имя и личность Джозефины из своей памяти.
Слуга поднял вещи наверх, и когда он открыл дверь в ее комнату, она лишь мельком скользнула взглядом внутрь, так как наперед могла сказать, что она там увидит - тоже самое постыдное безобразие, что она встречала в каждой снятой комнате, в каждой комнате, где ей довелось побывать начиная с двадцать первого июля, дня ее свадьбы - и поэтому она заранее заготовила свои французские сентенции [162] .
162
Сентенция -
– О!
– воскликнула она, бросив всего лишь один беглый взгляд на кровать.
– Mon Dieu! Voulez-vous changer les draps! [163] Как она и предполагала, простыни были вульгарно запятнаны засохшей кровью.
Слуга, естественно пытался убедить ее, что с простынями все порядке, но она дала ему пригоршню франков, чтобы их поменяли не смотря ни на что. После этого в комнату явилась измученная горничная, и, когда она сменила отвратительное постельное белье и удалилась, Джулия открыла обращенное к озеру окно и легла на кровать.
163
Боже мой! Не могли бы вы сменить простыни!
На закате дующий с гор ветер принес дождь, и его шумный поток, бегущий по водосточной трубе, вырвал ее из сна. В комнате было темно и тихо, лишь занавески шелестели на фоне темного неба…
… И она никак не могла вспомнить, кто она.
Она была пустым, широко раскрывшим глаз вакуумом, и это было ужасно. Смутно ее тело осознавало, что где-то здесь теснилось несколько личностей, которые время от времени населяли его голову, и теперь оно хотело, чтобы одна из них, все равно какая появилась, вернув его к жизни. Гортань прожужжала какое-то молящее хныканье… и внезапно, словно это был дар, пришедший откуда-то извне, благодатный поток слов снова наполнил ее.
– Входи, - прохрипело тело.
– Входи. Я открыто для тебя. Я нуждаюсь в тебе.
В этот миг личность снова оживила ее тело - она снова была Джулией, но Джулией обеспокоенной этим новым оборотом вещей. Может ли эта опустошенность снова завладеть ею? И можно ли рассчитывать, что в следующий раз именно Джулия придет, на освободившееся место? Может ли…
– Добрый вечер, Джулия, - донесся тихий голос, пришедший со стороны окна.
Задохнувшись от неожиданности, она резко обернулась и увидела широкий силуэт, заслонивший загорающиеся звезды. В тот же миг она поняла, что личность Джулии не единственная сущность, которая отозвалась на отчаянное приглашение ее тела.
Странно, но она не была напугана.
– Добрый вечер, - нерешительно ответила она.
– Могу я… зажечь лампу?
Фигура тихо рассмеялась - и по ее голосу она поняла, что та принадлежала мужчине.
– Как пожелаете.
Она открыла трутницу и чиркнула кремнем о сталь над фитилем лампы, и желтый огонек разгорелся и наполнил комнату. Она повернулась, чтобы взглянуть на своего гостя.
Это был высокий, крепкий мужчина с рельефно выступающим вперед носом. На нем красовался поразительный наряд, словно он оделся на выезд ко двору - пурпурный сюртук с золотой тесьмой, жабо [164] , галстук, белые шелковые чулки и черные остроносые бальные туфли. Благоговея, она сделала реверанс.
Он поклонился и направился к ней. И хотя он прихрамывал, и поморщился, словно от боли, когда потянулся за ее рукой, в его глазах, когда он поднес ее руку к своим полным губам, светилась доброта.
164
Жабо - гофрированный стоячий воротник.