Гномики в табачном дыму
Шрифт:
Инка стала возле, склонила голову мне на плечо.
— Может, сочтешь меня глупой, не поверишь, но я — счастлива…
И, заметив мое удивление, пояснила:
— Впервые встречаюсь с таким, как ты.
— С каким таким?
— Порядочным, верным, преданным.
Я смешался. Инка заметила мою растерянность.
— Будто не понимаешь. Ты любишь Наташу, любишь так сильно, что другие для тебя не существуют. Это — счастье.
Я привык держаться с Инкой фамильярно, по-свойски, но приводить ее сюда, кажется, не следовало.
— Ты права… Откуда тебе известно ее имя?
—
Дождь утихал.
— Что, и тебе поручено следить за мной? Даниилу понадобились новые сведения о безропотном объекте эксперимента?
— Ответила б тебе, не будь так счастлива! Я счастлива, потому что убедилась — есть порядочные, чистые, верные своей любимой мужчины! Ты всегда будешь мне надеждой…
— Прости, Инка, не идеализируй меня, я вовсе не ангел.
— Молчи, — Инка прижала к моим губам длинные теплые пальцы. — Я пойду.. Прибрать тут?
— Нет, не надо.
Да, сам виноват, зачем привел ее сюда…
— Ты не ангел, Гурам, это точно, но ты первый из мужчин, кого я могу уважать, единственный пока, кому могу верить, доверять. И если ты понимаешь слово «счастье», как все простые смертные, поймешь, что значит для меня этот вечер. Честное слово — счастлива. Неловко говорить об этом, высокопарно получается, но искренне говорю. Правда, Гурам. До свидания.
Я остался один, испытывая горечь, грусть и чуть печальную радость. Нет, со мной осталась моя Наташа, которая весь вечер ангелом-хранителем стояла за спиной! Хотел было прибрать, но передумал, оставил все как есть, — две тарелки, два стакана…
Потом взял бумагу и крупными буквами написал:
«Наташа!
Завтра улетаю. Я свинья. Плохо придется мне без тебя.
В аэропорту Домодедово было настоящее столпотворение — как говорят, собака хозяина не сумела бы найти. С утра из-за плохой погоды полеты были отменены, возобновились всего час назад, скопилась тьма народа. Самолеты, хоть и с опозданием, один за другим отправлялись в очередной рейс.
Весь день мотался я по магазинам, выполняя поручения товарищей. Вынув длиннющий список, я еще раз проверил, не упустил ли чего. Не достал кофемолку. Обрушит на мою голову громы и молнии супруга Пельменева! Не поверит, скажет: ни на что ты не способен, и заведется… Тверди сколько хочешь: «Нельзя достать!» Скажет: в Москве давно позабыли слова «нельзя достать!».
«Внимание! Объявляется посадка на самолет Москва — Багульник, вылетающий рейсом номер сто два. Выход через секцию…» — и так далее…
Сяду сейчас в исполинский мощный лайнер, и за пять часов перекинет он меня через просторы, на преодоление которых в не столь уж давние времена требовалось пять месяцев.
Самолет грозно взревел, устремился вперед, взмыл в небо.
Миловидные стройные блондинки снабдили нас необходимой информацией и мятными конфетами. Поудобней расположившись в кресле, я залюбовался белым облачным морем за бортом самолета. Облака казались сверху
Удивительное вытворяет со мной моя болезнь, когда вспомнит, навалится. Астрономическое время останавливается. Останавливаются Земля и планеты. Зато с бешеной скоростью начинают крутиться бесчисленные невидимые колесики, закрепленные в мозгу и теле. Завертится одно, и следом закрутятся все остальные, будто сцеплены друг с другом зубчиками. Это колесики души! Физическое бытие не удлиняется ни на миг, но душа разветвляется, разрастается, простирается вширь, то есть старится. Потому-то и уверяют, видимо, некоторые, что им все двести лет! По-моему, это вполне вероятно. Душа немыслимо разрослась и состарилась, а тело — нет. И так мучительны, обостренны мои чувства, ощущения, все, что я испытываю! Такого напряжения всех сил хватило бы состарить десяток людей!
Девушки подали пассажирам обед.
Жареное мясо пробудило голод. Я с удовольствием поел, выпил кофе. Проглядел газеты и снова долго смотрел в бескрайнюю синеву, пока не уснул. Спал блаженным сном. Разбудила бортпроводница — попросила пристегнуть ремни: самолет шел на посадку. Не выношу, когда он снижается. Но вот шасси касаются бетонной дорожки, и сразу успокаиваюсь.
— Погода в Багульнике теплая, — объявляет бортпроводница. — Плюс восемнадцать. Помните, пользуясь самолетом, вы экономите время. Спасибо за внимание! Всего хорошего!
Ступил на землю — и сразу дохнуло родным воздухом! На душе потеплело.
Я прошел в зал. Дожидаясь, пока подвезут чемоданы, вспомнил вдруг, что не позвонил перед отъездом директору. Настроение испортилось. Что он подумает! Мальчишке непростительно такое.
Я попросил телефонистку соединить с Москвой. Девушка записала номер и тут же соединила. Телефон зазвонил прежде, чем я вошел в кабину. В трубке зазвучал голос супруги директора:
— Не могли бы позвонить позже? Он только что уснул.
— Сожалею, но не могу.
— Хорошо. Сейчас.
Она привыкла к тому, что будим его в неурочный час.
В трубке свистел ветер.
— Да, слушаю, — прозвучал сонный голос директора.
— Не сердитесь, дядя Гриша, из Багульника звоню.
— Знаешь, что я тебе скажу, Гурам… — Он долго и сердито отчитывал меня, а в заключение «порадовал»: — В конце квартала ждите комиссию. Думаю, и я прилечу. Информируйте о делах по вторникам в девять утра по-московски, я у себя. Ну, всего…