Гномики в табачном дыму
Шрифт:
— Рамаз!
У меня перехватывает дыхание.
— Рамаз!
Дали, моя Дали зовет!
— Что тебе? — глупо вырывается у меня.
— Воды…
Я вскакиваю, хватаю медный кувшин и устремляюсь к Дали. Она откидывает полог, спокойно берет кувшин, ставит на землю и тянет меня за руку к себе… Мы любим друг друга и счастливы, как бывают счастливы в самозабвенной любви.
Утром мы отправляемся в Кубачи.
Дни стоят погожие, и в экспедиции все работают от зари до зари не покладая рук, а я провожу время с Дали.
В Кубачи мы наведываемся
Старик вводит нас в дом и показывает свои изделия: развешанные на стене ожерелья, бусы, серьги, браслеты. Дали в восторге.
— Скажи, пусть продаст мне что-нибудь! Хотя бы то, что ему не нравится! Слышишь, умру, если не продаст!
— Дедушка, осчастливь мою Дали, скажи, что ей к лицу?
Старик мотает головой. Потом вытягивает вперед руки и смотрит на растопыренные пальцы.
— Видишь, пальцы дрожат, внучек. Мне уже не сделать таких вещей. Они — мои дети, я даже сплю возле них, у этой стены.
— Мы ведь договорились! — не сдерживаюсь я. — Это же моя Дали приехала!
— Не могу, родные, не могу, вы уж извините…
У Дали вот-вот брызнут слезы.
— Не могу, нет.
— В Тбилиси с ума посходили бы, как увидели.
— Нет, — твердо повторяет златокузнец.
Мы прощаемся со стариком. Оставляем его одного со своими «детьми».
— Как же быть? — Дали удручена, убита.
Она так надеялась приобрести здесь что-нибудь — монисто, ожерелье, браслет или хотя бы кольцо.
— Пошли, покажу тебе музей.
— Не пойду! Там вещи еще красивее, верно, не выдержу!
— Да, изделия там уникальные, и они, как и очень красивая женщина, не должны принадлежать одному человеку.
— Соображаешь, что несешь?!
В самом деле, что за чушь я сморозил! Красивее Дали вряд ли найдется другая, а пусть попробует кто посягнуть на нее!
Да и сама она, моя Далико, кроме меня, знать никого не захочет.
— Идем, идем, вон и директор музея, — я указываю ей на мужчину в белом кителе у входа в музей. Во всем ауле он один ходит в белом, здесь предпочитают темные цвета.
Директор радушно здоровается с нами.
— Гостью принимаем, значит! Желаете посетить музей? Прошу, пожалуйте! — Он звякает ключами и начинает затверженное: — Здесь экспонируются изделия…
Его пояснения я знаю наизусть.
Музей занимает две комнаты, в остальных работают на весь мир прославленные кубачинские ювелиры, и многоопытные, и молодые, начинающие. Остроконечными зубильцами они наносят по металлу затейливые узоры.
В музее от обилия и разнообразия ювелирных изделий глаза разбегаются: золотые перстни, височные кольца и серьги в форме полумесяца, круга, подковы, цепочки с подвесками, узкие витые браслеты с рельефным орнаментом и лентовидные браслеты с камнями, ножны с чернью, с чеканкой, серебряные подносы, сосуды для вина, кувшины, амулеты и футлярчики для них, пуговицы в виде шариков с зернью, с ажурными прорезами, нагрудники, золотые и серебряные пряжки с филигранью, с подвесками из бляшек, уздечки, бронзовые шпоры — не перечислить всего.
— …Мастерство и декорировка золотых украшений разноцветными камнями находится на очень высоком уровне. Из драгоценных и полудрагоценных цветных минералов используют гранат, иначе — альмандин, бирюзу, аметист, сердолик, нефрит, сапфир, алмаз, агат, халцедон, опал… — долетают слова директора музея, но я не слышу их и не хочу слышать — стою у «моего» золотого ожерелья. Готов бесконечно стоять и любоваться им. В высоком золотом гнезде поблескивает малахит, по сторонам от него расположены гнезда-миндалинки — одно меньше другого, в них сверкает и переливается алым вином гранат.
— Что за руки сотворили его! — восхищается Дали.
— Это ожерелье тебе точно не подарят и продать тоже не продадут. Поэтому пошли отсюда, ты ведь хорошая девочка, умница…
Если не увести ее поскорее, помешается. Дали и сама чувствует — не выдержит, и обреченно покоряется.
— А теперь куда? — грустно спрашивает она на улице.
— Теперь в лагерь, а утром — в Дербент. Хочешь в Дербент? В древний Дарубанд?..
С побережья Дербентская крепость кажется сооруженной из детских кубиков.
Берег в мелком, перетертом волнами ракушечнике. Ступаешь будто по теплой мягкой муке.
Мы заплываем очень далеко. Дали ложится на спину, подкладывая руки под голову. Я не умею лежать на спине, поэтому кружу вокруг нее, с каждым кругом подбираюсь все ближе и ближе. Дали настороже.
— Не трогай, боюсь во…
Я целую ее в губы, не давая договорить, и вода тут же смыкается над нами. Я не выпускаю Дали. От страха глаза у нее округлились. Всплываем на миг и снова погружаемся в воду. Дали отводит губы, выгибаясь, как золотая рыбка, и устремляется вверх, отчаянно болтая ногами. Я выдерживаю еще несколько секунд, хотя рот полон соленой воды, пока не ощущаю под ногами холодное дно. Рывком отталкиваюсь и взмываю к поверхности. Дали вертится волчком — ищет меня, зовет. Я «всплываю», и она даже не бранит меня от радости.
— Грешно находиться вам в разных номерах, а что поделаешь! — шутливо сетует дежурная по этажу, вручая ключи.
Дневная усталость и полбутылки вина, выпитые за ужином в ресторане, валят нас с ног.
— Спать хочется… — тянет Дали.
— Я провожу тебя…
— Смотрите не задерживайтесь в ее номере, не то… — грозится дежурная.
Воздух в номере спертый. Ковер на полу усиливает духоту. Распахиваю окно и собираюсь включить свет.
— Не надо, — устало просит Дали.
Она успела скинуть халат, туфли и босая расхаживает по ковру, словно мы все еще на морском берегу. Я подхожу к ней близко-близко.
— Не касайся, я вся обгорела на солнце. Кожа горит, — говорит Дали, а руки ее тянутся ко мне.
Пол покачивается.
Ноги подкашиваются, мы опускаемся на мягкий потертый ковер…
— Вставай, вставай… Слышишь… Автобуса не будет, — кричит Вардо, тряся меня за плечо.
Вардо так неожиданно возникла в «номере», что я усомнился в ее реальности.