Гномики в табачном дыму
Шрифт:
— Загрипповал…
Она всполошилась, спросила, чем меня лечат, есть ли лекарство.
— Он-то вылечится, а вот… — пробормотала мама.
— Ладно, ладно, — остановила ее тетя. — Завтра ложусь на операцию.
— Что ты говоришь?!
Тетя поспешила уйти, не хотела слушать сочувственных слов.
— Господи, помоги ей! — вздохнула мама.
После операции тетя какое-то время чувствовала себя хорошо, а потом слегла. Опухоль оказалась злокачественной.
Мама ходила как в воду опущенная.
Отец мой не любил навещать
— Сходи к сестре, просила зайти.
Отец тотчас вышел, хлопнув дверью. Мы с мамой последовали за ним.
Больная тихо лежала в белоснежной постели. Увидев отца, заулыбалась.
— Не забывай о моем сыне… Надеюсь на тебя…
— Брось, что за мысли… — странно непривычным тоном сказал отец.
Тетя подозвала меня к себе, протянула руку.
Я подошел. Она ласково погладила меня по голове.
Ее сына не было возле нее в тот час. Муж нервно шагал по кухне, куря папиросу за папиросой. Лицо у тети было совсем спокойное, и я не понимал, чего все тревожатся.
— Не говорите моему мальчику… — прошептала тетя и… замолкла.
— Уснула, — сказал отец и велел мне выйти.
И в этот миг в комнату вбежал ее сын. Он ошалело огляделся, словно искал помощи, и, зарыдав, уронил голову на грудь моей матери.
В ту ночь я впервые не спал дома. Мать разрешила переночевать у одноклассника.
Не помня себя бежал я к нему — сообщить о смерти, узнать, как он воспримет весть о смерти.
Товарищ мой растерялся, когда я выпалил, задыхаясь от бега и волнения:
— Тетя моя умерла!..
А мать его подошла и назидательно утешила:
— Ничего, сынок, успокойся, так уж заведено — дети растут, взрослые умирают.
Я оторопел. Такое случилось, такое, а она…
— Мать знает, что у нас останешься? — деловито спросила она затем, погладив меня по голове.
Странно, но я сразу, бессознательно уловил разницу: она совсем иначе провела рукой по моей голове, чем тетя, как-то небрежно, даже безразлично, а рука тети была ласковой, нежной. Понимаю: оба раза руку водило сердце матери, но разницу я ощутил. И тогда-то осознал, что обязан до конца дней помнить нежную, последнюю материнскую ласку, которая досталась мне, поскольку рядом не было ее сына.
В нашем классе у всех имелись клички. Позади меня сидел Головастик. Голова у него действительно была великовата, и прозвище напрашивалось само собой. Учился он неважно, правда, по гуманитарным предметам ему иногда и четверки перепадали. Математика давалась с трудом, а химия и физика вообще были выше его разумения. Уроки учил, но не понимал, поэтому зазубривал. Зубрежка требовала огромных усилий, и он занимался с утра до вечера. Мальчишки насмехались, уверяли, что голова у него распухает, как бы не лопнула. А Головастик все худел, худел и даже словно бы уменьшался. Может, поэтому казалось,
В десятом классе он опять слег, проболел первое полугодие. Все наши озорные шутки, остроты и даже скетчи, который мы разыгрывали с появлением нового учителя, были связаны с Головастиком. И, когда он слег, ребята заскучали.
В зимние каникулы мы навестили его всем классом. С виду он казался здоровым. Мы знали, что у него болит голова, но сам он избегал говорить об этом.
Каникулы кончились, начались занятия. После первого урока дежурный вбежал в класс и сказал:
— Анзор скончался… сегодня утром…
Еле сдерживая рыдания, впервые назвал товарища по имени.
Мы собрали деньги, купили венок.
На похоронах был весь класс. Мать Анзора голосила, отец бился головой о стену.
«Подумать только — у мальчика десять лет была опухоль! — сокрушались соседи. — А родители знали? Знали, понятно».
Десять лет в ожидании смерти…
Через силу учить геометрию, тригонометрию, физику, химию — и ожидать смерть… Спорить с учителями из-за тройки, просить, молить и — ждать смерть…
На кладбище родителей еле оторвали от тела сына. Гроб заколотили, опустили в могилу.
— Бедный… Один-единственный был у родителей… На кой им теперь все их добро, и машина, и дача… Вместе с ним солнце для них померкло. Опустел дом… — скорбно говорили рядом.
— Ребята, бросьте по горсти земли, — прозвучал голос классной руководительницы.
Я захватил горсть влажной темной земли с червяками и бросил на гроб. Потом пошел к могиле тети — она была поблизости.
На могиле лежали белые розы. Где достали зимой такие чудесные розы? Кто позаботился? Наверное, ее невестка — брат мой давно уже обзавелся семьей.
«Опустел дом…»
Нет. Найдется, должен найтись кто-нибудь, кто разделит любовь родителей к сыну, утешит их в горе.
Но, значит, и я могу вдруг умереть?! Я же одних лет с Анзором. В классе соберут деньги, купят венок, похоронят, а на другой день кому-нибудь из ребят поставят двойку. Ну и что, если он хоронил товарища, а вернувшись домой, не мог сесть за уроки…
Я впервые задумался над смертью. Смерть грубо оттеснила в сторону все мои чувства и мысли и прочно заняла место в моем сознании, мысль о ней стала привычной.
В тот день я поздно вернулся домой. Долго бродил по улицам, кажется, весь город исходил. И, только вконец измотавшись, свернул на нашу крутую улицу. Дверь открыл отец. Я очень удивился — он никогда не шел отпирал дверь.
— Дома никого нет?
— Где ты пропадал? — с тревогой спросил отец и бережно погладил меня по плечу своей большой тяжелой рукой.