Гобелен
Шрифт:
Сесилия сидела рядом. Как выяснилось, она очень недурно владеет навыками ведения светской беседы ни о чем. Джейн по большей части симулировала жестокую мигрень и не принимала участия в пустом разговоре. Мистер Бейли из кожи вон лез, чтобы втянуть в дискуссию Джулиуса Саквилля, но тот был как кремень – на все вопросы отвечал «Не берусь судить», шла ли речь об упорном нежелании короля говорить по-английски, о том, можно ли смириться с наличием у него двух любовниц, ядовито прозванных «Слон и Ярмарочный столб», или о том, повлияет ли ссора короля с принцем Уэльским на перспективы британского престолонаследия.
Джейн, даром что не выказывала интереса к разговору, на самом деле ловила каждое слово о короле. Впрочем, она заметила, что Саквилль угрюмо отвернулся и смотрит в окно,
Было еще двое пассажиров – джентльмен средних лет и его маленькая племянница. Девочка всю дорогу нянчила куклу, мурлыкала ей колыбельную. Дядюшка понюхал табаку, несколько раз оглушительно чихнул и уткнулся в потрепанную книгу. Джейн не понимала, как он различает буквы при такой ужасной тряске. Дышать стало невозможно – к зловонной отрыжке мистера Бейли примешивался приторный запах духов его жены, вдобавок воняло пудрой для париков, мокрой кожей, залежалой одеждой и еще более залежалыми человеческими телами, которые следовало бы мыть и тщательнее, и чаще.
Одна нога у Джейн затекла, потому что в течение нескольких часов она не могла поменять положение; челюсти стукались друг о друга благодаря деревянным колесам безрессорного дилижанса, катившего по участку дороги, известному особенной ухабистостью.
Решившись наконец оторваться от созерцания бескрайней заснеженной равнины, намозолившей глаза своим однообразием, которое только подчеркивал снеговой покров, Джейн обнаружила, что все пассажиры спят, включая собачонку миссис Бейли. Слышалось пощелкивание хлыста и приглушенная ругань – это возница понукал лошадей, увязавших в снегу. Помимо этих звуков, Джейн различала только храп мистера Бейли. Она покосилась на Сесилию – та тоже дремала. Сон стал одолевать и саму Джейн, но она не поддалась – относительная тишина и тот факт, что попутчики не видят ее, давали шанс тайком рассмотреть Джулиуса. Таким образом, взгляд Джейн остановился на единственном из присутствующих, действительно ее интересовавшем.
Джулиус Саквилль отличался истинно мужской красотой, без намека на женоподобность. Пропорции его были идеальны – ни к плечам, ни к бедрам не придерешься. О эти широкие плечи, обтянутые черным камзолом без дополнительных украшений! Джейн не обнаружила ни драгоценных пуговиц, ни часов на цепочке. Саквилль не носил парика, не напяливал плоеных воротничков. Волосы были аккуратно причесаны и заплетены в косу с черной ленточкой. Шляпа покоилась на коленях, Саквилль придерживал ее руками. Джейн казалось, она отлично знает эти руки. Она помнила их тепло, до сих пор чувствовала, с какой силой они сжимали ее ногу в башмачке. Предательский жар зародился внизу живота, и Джейн поспешно перевела взгляд на подбородок Саквилля – мужественный, довольно резко очерченный, но не квадратный. Затем посмотрела на уши, плотно прилегающие к голове, и залюбовалась двумя щеточками темных ресниц, которые идеальными полумесяцами лежали на чисто выбритых щеках. Джейн вспомнился обезоруживающий взгляд темных глаз, скрывающихся под этими густо опушенными веками. Она стала в деталях восстанавливать прошедший вечер, полные горечи слова Саквилля о покойной жене. Интересно, как она выглядела? Наверняка во всем ее облике сквозила ангельская кротость. Идеальная супруга для богатого землевладельца. Происходила, конечно, из старинного, родовитого семейства, с детства ни в чем не знала отказа, умела петь, играть на клавесине (воображение Джейн живо нарисовало элегантный инструмент в стиле барокко), изящно исполнять фигуры контрданса, вышивать шелком – в общем, развлекать и развлекаться в соответствии со вкусами эпохи и сословия. Джейн так думала, потому что Уинифред тоже преуспела в этих искусствах. Большую часть навыков она усвоила еще при французском дворе. Например, Уинифред легко изъяснялась на языке дамского веера и умела с самым нежным выражением выдать фразу, ранящую
– Дядя, дядя, а если на нас нападут разбойники, они мою куколку отнимут, да? – вдруг пропищала девочка, сидевшая слева от Джейн. Все пассажиры так и подпрыгнули.
Саквилль открыл отнюдь не сонные глаза, взгляд которых сразу устремился на Джейн. К счастью, она уже смотрела на девочку. Саквилль не поймал ее с поличным, но Джейн не могла отделаться от опасения, что он подслушивал ее мысли и отлично знает, почему она так покраснела. Что с ней происходит, откуда эти желания? Наверно, в ней борются два мира, и именно эта борьба всему виной. Борьба миров, стало быть, а вовсе не плоть Джейн Грейнджер.
Почтенный дядюшка, также всполошенный неожиданным вопросом племянницы, попытался загладить впечатление очередной понюшкой. Большим и указательным пальцами он взял щепоть табаку. По дилижансу распространился свежий аромат, которого так не хватало Джейн. Досадным и неизбежным дополнением к пряной струйке явился оглушительный дядюшкин чих.
– Ни в коем случае, детка, – заверил дядя, сморкаясь в огромный платок. – Не забивай свою хорошенькую головку подобными страхами.
Мистер Бейли тоже проснулся, подергал пропыленные букли, сморщился и изрек:
– Возницы вооружены кремневыми ружьями!
– Нынче тех, кто едет на юг, не грабят. Разбойники поумнее предпочитают передвигаться верхом, чаще всего по двое, и опустошать тугие кошельки путешественников, волею злосчастной судьбы направляющихся из столицы на север.
Впервые за многие часы томительного путешествия Джулиус выдал столь длинную тираду. Выдал – и сразу отвернулся к окну, правда, задержав взгляд на Джейн.
– Отличный у вас табачок, сэр, – похвалила Сесилия, определенно желая сменить тему.
– Испанский. Самый лучший, – поделился подробностями почтенный дядюшка, пряча табакерку в карман жилета.
– С корицей! – воскликнула Джейн неожиданно для себя самой. Несколько минут название пряности вертелось у нее на языке – и вот вырвалось.
– Верно, мисс Грейнджер. Браво! Табак мне шлют прямо из Севильи, а над композицией специй трудится настоящий парфюмер.
– Что до меня, я предпочитаю немецкий табак, – вступил в беседу мистер Бейли. – А вы, сэр? – обратился он к Саквиллю. – Если выскажетесь в пользу французского зелья, мы, пожалуй, скоротаем времечко в познавательной дискуссии. Какой табак вам больше по вкусу, милорд?
– Я не нюхаю табак, мистер Бейли, поскольку сия привычка притупляет обоняние. Впрочем, ваше и без того не отличается остротою, – произнес Саквилль самым невинным тоном, однако не понять намека было просто невозможно. Саквилль снова взглянул на Джейн, которая тщетно прятала усмешку. Бедный Саквилль, угораздило же его усесться рядом со старым вонючим Бейли. Наверно, терпит из последних сил.
Следующие два дня прошли точно так же, как первый. Путешественники ночевали на постоялых дворах с жесткими кроватями и неудобоваримыми ужинами и завтраками. Джейн по-прежнему делила комнату с Сесилией, чтобы свести дорожные расходы к минимуму. На вторую ночь Джейн не спалось – от голода сводило живот. На ужин подали такую жирную свинину, что Джейн не смогла проглотить ни кусочка. На цыпочках, в плаще поверх ночной сорочки, она прокралась в кухню, рассчитывая стащить краюшку хлеба и, если повезет, кусочек засохшего сыра. В непривычно тихой кухне нашлось и то и другое. Джейн отрезала тонкий ломтик от большой сырной головы, надеясь, что урон не будет заметен, и поспешила в столовую, где догорал камин. Утром огонь вернут к жизни с помощью свежих поленьев. К удивлению и радости Джейн, в столовой также никого не обнаружилось. Странно, ведь постоялый двор забит под завязку. Джейн почти прижалась к каминной решетке. Ее потряхивало; она с жадностью впитывала вялое, угасающее тепло и жевала хлеб с сыром. Тлеющие угли составляли единственное освещение комнаты; свечей не было. Джейн подула на угли, они засветились, но возродить пламя уже не смогли.