Год бродячей собаки
Шрифт:
— Брюки у вас, ну просто песня… — заключил он.
— Правда, солдатская, строевая.
— Послушайте! — вскипела Маша. — Вы действительно полный идиот или так удачно притворяетесь?.. Какого черта вы ко мне привязались? Я не желаю больше с вами говорить!
Она резко повернулась и пошла к выходу Андрей следовал за ней по пятам. Так же молча они поднялись по эскалатору, молча пересекли пустой в этот поздний час вестибюль, где у дверей их остановил милицейский патруль. Молодой сержант выступил вперед, поднеся руку к козырьку, вежливо попросил:
— Ваши документы, пожалуйста!
Нервно
— Нехорошо, гражданочка, удостоверение-то просрочено!
— Я не знала… Я, ей-Богу, не знала… Я как только, так сразу!.. — залепетала женщина просительно, но тут в разговор вмешался Дорохов.
— А в чем, собственно, дело, ребята? — Андрей выдвинулся на первый план, как бы прикрывая Машу своей грудью. — Мария Александровна со мной!
— А вы-то кто такой? — в глазах обоих стражей порядка мелькнула настороженность, в голосе появился металл. Их легко можно было понять: вид Дорохова никак не соответствовал общепринятым представлениям о добропорядочных гражданах. Старый черный ватник на плече смахивал на одежонку лагерников, в то время как поношенная куртка, мягко говоря, была несвежа. Однако, носитель ее не дрогнул, непринужденным жестом вынул из нагрудного кармана и предъявил сержанту визитную карточку. Тот лишь мельком взглянул на мятый кусочек картона и тут же взял под козырек.
— Извините за беспокойство, Андрей Сергеевич, служба такая! В случае возникновения сомнений имеем право…
Суровые лица патрульных разгладились, на них появилась по-детски доверчивая улыбка.
— Ничего, ребята, ничего! — Дорохов отечески потрепал сержанта по рукаву. — Каждый должен заниматься своим делом.
Когда они вышли на улицу, Мария Александровна была близка к обмороку. Теплый день истаял, и с заходом солнца накопленный за зиму холод исподволь завладел опустевшими улицами. Белая безликая луна стояла высоко на звездном небе, на тонких перистых облачках лежал розово-серый отсвет большого города. Редкие прохожие спешили юркнуть в свои норки-квартирки и сходу уткнуться ногами в тапочки, а головой в телевизор. Славно жилось людям в мире надуманных страстей и страхов, вовсе не было надобности чувствовать и переживать самим, а только смотреть и впитывать в себя чужую жизнь. Яд этот действует медленно, но убивает наверняка, будто кислотой вытравляя в человеке то немногое индивидуальное, что еще теплится, придушенное со всех сторон бездумной жестокостью и примитивной ложью. Плывущий в потоке нечистот человек еще не умер, но уже не жив, и только играет в его бессмысленно распахнутых глазенках отсвет голубого экрана, и в редкие минуты просветления кажется ему, что есть где-то рядом и другая жизнь… Впрочем, он ошибается.
Мария Александровна прислонилась к мраморному парапету:
— Кто вы? Почему вас знают милиционеры? Откуда вам обо мне известно?..
— А разве плохо, когда все происходит в точности, как вам того захочется? — ответил вопросом на вопрос Дорохов. —
— Но… но так не бывает! — она растеряно смотрела на Андрея.
— Вы это говорите потому, что привыкли всему на свете давать рациональное объяснение, в то время как мир устроен совсем иначе, чем об этом пишут в школьных учебниках. По большому счету, понять его нельзя, зато можно почувствовать, стать его органичной частичкой, и тогда, вполне возможно, твои искренние желания начинают сами собой сбываться. Да почему бы и нет? Конечно, все это лишь слова, ничего по сути не объясняющие, но, если поверить в возможность чуда, жить становится значительно интереснее. Неужели вам в детстве не хотелось, чтобы однажды пришел волшебник?.. — Андрей заглянул Маше в глаза. — Вот он и пришел! Сказка только еще начинается…
Дорохов взял Машу под руку, и они пошли по тротуару в сторону от центра. Здесь, в переулках, еще стояли старые дома, оставшиеся от той, прежней Москвы. Горели окна, желтый свет фонарей заливал пустые перекрестки, и только огромное школьное здание за чугунным забором оставалось совершенно темным. Андрей нагнулся, поднял с асфальта кусочек мела, подбросил его на ладони.
— Ну-ка, проверим, какой я художник, — усмехнулся он.
Оглядевшись по сторонам, Дорохов подвел женщину к ближайшему подъезду, вход в который был перекрыт внушительных размеров, черной дверью.
— Расскажите мне что-нибудь про себя, пока я буду вас рисовать. Так, с веха хватает! — Андрей прищурился, твердой рукой провел несколько линий.
— Что ж рассказывать? — пожала плечами Маша.
— Вы сами знаете, в нашей жизни происходит мало интересного…
— Ну, откуда же мне знать! — не отрываясь от работы возразил художник, — я только сегодня родился.
— Он быстро взглянул на нее, перевел взгляд на рисунок. — Если колеблетесь, с чего начать, скажите правду. Скажите: «Андрей, я ждала этой встречи всю жизнь!» Ну-с, можете смотреть…
Дорохов взял Марию за руку и, отведя ее на пару метров, развернул лицом к двери. На густо-черном фоне белым мелом было изображено милое женское лицо. Большие, задумчивые глаза неотрывно смотрели на зрителя, не давая ему отвести взгляд, красиво прорисованные губы будто сами собой сложились в загадочную и нежную улыбку. Намеченные несколькими штрихами волосы элегантностью прически заставляли вспомнить портреты первых красавиц конца прошлого века. В самом построении рисунка, в едва обозначенных деталях легко узнавалась мадонна кисти Рафаэля.
— Но… но это же не я! — прошептала Маша, не в состоянии оторвать взгляд от портрета.
— Конечно, не вы! — легко согласился художник, стряхивая с ладоней крошки мела. — Такой вы станете завтра, когда мы поработаем над вашим внешним обликом. Впрочем, что касается глаз, выражения лица и улыбки, тут мне нечего было додумывать. Когда-нибудь, когда у нас будет масса времени, я нарисую ваш портрет акварелью. Только эти нежные, прозрачные краски способны в полной мере передать мои чувства.