Год, когда мы встретились
Шрифт:
И я еду к себе – одна.
Глава десятая
Жалко, конечно, что Хизер не захотела переночевать у меня. Во-первых, мне с ней хорошо, во-вторых, хотелось бы убедиться, что она не переживает из-за папы, в-третьих, был бы повод отказаться от пугающей встречи с Кевином, которая намечена на завтра. Или, может, получилось бы взять ее с собой, хотя вряд ли – у Хизер слишком много работы в страховой компании, куда она ходит по пятницам.
Мы с Кевином договорились посидеть в «Старбаксе» на Дейм-стрит, рядом с Музеем восковых фигур. Там полно туристов, «интимной» обстановку в этом заведении никак не назовешь. Могу уйти, как только захочу.
В глубине души я уверена, что
Увидев Кевина, я удивляюсь тому, как он выглядит. Не знаю, чего именно я ожидала, но точно чего-то другого. Н-да, а ведь ему тридцать восемь лет, следовало бы как-то это учесть. И я вдруг понимаю, что сама уже далеко не девочка, мне тридцать три. Мы оба взрослые.
Все вдруг куда-то испаряется, остается только нежность. Он – мой двоюродный брат. На меня обрушивается поток воспоминаний, и большинство из них так или иначе связаны с мамой. Я буквально оглушена этим неожиданным наплывом чувств. Я уже давно не испытывала столь пронзительной, острой тоски, мне кажется, что я снова маленькая и страшно одинокая, снова пытаюсь дотянуться и поймать то, что поймать невозможно.
Некоторое время в доме еще сохранялся ее запах, я забиралась в мамину кровать и заворачивалась в ее одеяло, чтобы быть к ней поближе. А иногда, уловив аромат ее духов от кого-то совсем постороннего, застывала, словно загипнотизированная, очутившись в ловушке животрепещущих воспоминаний.
Но с годами это случалось все реже и реже. Все, что меня окружало, – рестораны, магазины, дороги, по которым мы ездили, парки, где мы гуляли, песни по радио, мимоходом сказанные фразы, – абсолютно все было связано с мамой. Ну а как иначе, ведь она умерла, когда я была совсем юной, и она была средоточием моего мира, я не успела еще создать собственную реальность. Мама ушла, а я осталась в том же городе, на тех же улицах, и повсюду наталкивалась на воспоминания о ней. Мне казалось, так будет всегда. Всякий раз, как она была нужна мне – в моментальном запечатлении, – я шла туда, где мы прежде бывали вместе, и ждала, что она проявится, подарит мне немножко своей силы. Но вместо этого на старые места накладывались новые воспоминания, затирая те, совсем ранние, пока однажды я не осознала, что все «места памяти» перестали быть моим прошлым и сделались настоящим. И спустя двенадцать лет после ее смерти уже почти невозможно найти что-нибудь, связанное с мамой напрямую, незамутненным образом. Все эти годы я с Кевином не общалась, и неудивительно, что, увидев его, моментально окунулась в свою юность.
Он поднимает голову, видит меня и расплывается в улыбке. Все хорошо, наша встреча пройдет в приятном ностальгическом ключе. Я немедленно начинаю жалеть, что предложила «Старбакс», и прикидываю, не переместиться ли нам в ресторан где-нибудь по соседству.
Он выбрал небольшой столик на двоих, нам придется сидеть по диагонали, чтобы не стукаться коленками. Кевин
– Ой-ой. – Я сажусь за столик и всматриваюсь в знакомые черты, проступающие из-под новой маски, которую наложило время. Не знаю, с чего начать разговор.
– Ты вообще не изменилась, – сияет он. – Все такая же рыжая.
– Это точно, – смеюсь я.
– И глаза те же. – Он пристально на меня смотрит, затем качает головой и тоже смеется.
– Мм-да. Решила глаза не менять. – Смеюсь. Нервно. – Итак… – Мы оба молчим, глядя друг на дружку.
Он буквально лучится от радости и беспрерывно мотает головой, будто не в силах поверить, что мы и впрямь встретились. Ну я поняла, все уже, давай дальше. И, пожалуй, очень хорошо, что мы остались здесь.
– Кофе? – предлагаю я, и он тут же вскакивает.
Идет к стойке, и я изучаю его, пока он делает заказ. На нем бежевые брюки, джемпер с V-образным вырезом, из-под него рубашка – не ах какая модная, но очень приличная. Вид вполне себе респектабельный, ничего общего с длинноволосым смутьяном в потертых джинсах.
Он возвращается, и мы переходим к стандартному набору: как работа, как жизнь, давно ты вернулся, а с Сэнди поддерживаешь контакт, с Лайамом видишься, а помнишь Элизабет? Кто на ком женился, у кого от кого дети, кто с кем расстался. Вот же радость для тети Дженнифер, что ты вернулся. Да, как раз этого не надо было говорить, я это понимаю сразу, как сказала. Простая, мимоходом брошенная фраза, но от нее слишком большое эхо. «Приемная» мать, которую он не навещал более десяти лет, хотя она к нему куда-то ездила, – небезопасная тема. Мысленно даю себе в лоб. Стилистика разговора меняется.
– Она, конечно, очень рада, что я вернулся, но для нее это непростая ситуация. Я ведь ищу своих настоящих родителей.
Он обхватывает обеими руками большую кофейную кружку. Смотрит в стол, я вижу только длинные темные ресницы, и, когда он поднимает глаза, передо мной прежний Кевин – потерянный, расстроенный, измученный. Брошенный одинокий щенок. Он все еще требует от жизни каких-то ответов, хотя уже не так напористо и агрессивно. Мы обсуждаем его поиски биологических родителей, говорим о том, зачем он жаждет обрести реальные корни, почему не может осесть и завести детей: не зная, кто он и откуда, не понимая своих глубинных связей с мирозданием, не ведая, что им на самом деле движет из глубины веков. Мне кажется, я могу его разубедить. И тут мы подходим к сложному моменту.
– То, что я сказал на качелях… – он говорит так, точно это произошло не шестнадцать лет, а минут пять назад, – …было неправильно. Я был слишком молод, растерян и слишком тебя боялся. Знаю, что был неправ, и прошу прощения. Потом я уехал и все обдумал всерьез. И теперь хочу тебе сказать, что да, я, конечно, испортил наши отношения. У нас всегда было столько общего, я знал, что ты меня понимаешь как никто. И эта история с твоим отцом…
О чем он, не было никакой истории. Ну ладно.
– Я уехал и пытался тебя забыть, но все остальные женщины…
И вот большая радость – выслушивать длинный список «всех остальных женщин», с которыми он пытался «обрести счастье», а потом – БАЦ! – осознал, что не может «перестать думать о тебе, Джесмин».
– Не могу, они все – не ты. И мыслями я постоянно возвращаюсь к тебе. Да, я знаю, как ты ко мне относишься. И знаю, что у нас в семье по этому поводу думают. Поэтому и не приезжал. Но сейчас… Джесмин, ничего не изменилось с того вечера на качелях. Я бесконечно люблю тебя.
Вообще-то я эмоционально уравновешенна. И неплохо справляюсь со сложными ситуациями. Слишком не драматизирую, сохраняю трезвый рассудок и способность рассуждать логически. Но вот сейчас… не могу. Нет, хватит с меня. Встаю, извиняюсь и быстро сваливаю.