Год, когда мы встретились
Шрифт:
Ларри отвечает, как больной или пьяный, еле слышно. Но отвечает. Никогда не отключает телефон – ждет худшего. Его дочь уходит на дискотеку в короткой юбке, на высоких каблуках. Или ночует у подружки. Это все – стресс. Убийственный.
– Ларри, это я.
– Джесмин, – протяжно выдыхает он. – Господи. Который час? – Я слышу, как он шарит вокруг. – У тебя все нормально?
– Нет. Ты меня уволил.
Он тяжко, нервно вздыхает. Бедный, разбуженный посреди ночи Ларри. Нет, не надейся, я не стану вежливо извиняться.
– Ларри, мы уже это обсуждали, но знаешь, надо
Он нерешительно выжидает, потом говорит:
– Джесмин, это есть в контракте. Мы это обговаривали…
– Да, обговаривали четыре года назад, когда мне и в голову не могло прийти, что ты решишь меня уволить и засадишь на целый год дома. С этим надо кончать.
Я говорю резко, с нажимом, чтобы вдолбить ему суть. Мне очень нужно работать. Как героинщику нужно уколоться, когда у него ломка, так и мне нужно работать. Я в отчаянии.
– Это меня убивает, ей-богу, Ларри. Ты даже представить себе не можешь, до чего мне дерьмово.
– Джесмин, – он слегка успокоился, и голос звучит уверенно, – с тобой все нормально?
– Да, мать твою, со мной все супер. Ларри, послушай меня… – Отрываю зубами обломок ногтя, а заодно и кусочек кожи и громко охаю от боли. – Я не прошу взять меня обратно. Я хочу, чтобы ты отменил этот гребаный отпуск. Правда, это излишняя мера…
– Нет, не излишняя.
– Ну поверь мне. Или хотя бы сократи его. Пожалуйста, а? Я уже два месяца болтаюсь без дела. Хватит с меня, ладно? Двух месяцев более чем достаточно. Многие компании назначают именно столько. А мне уже пора чем-то заняться… ты же меня знаешь. Я не хочу превратиться в этого, через дорогу, ненормального полуночного сыча, который…
– Кто через дорогу?
– Да не важно. Я тебе о другом говорю: мне нужно работать, Ларри. Мне необходимо…
– Никто и не предлагает тебе сидеть без дела. Займись проектами.
– В жопу проекты. Какие такие проекты? Я не школьница, Ларри, мне тридцать, блин, три года. И я НЕ МОГУ целый год сидеть без работы. Ты хоть понимаешь, как мне потом будет трудно себе что-нибудь найти? Кто меня возьмет после такого перерыва?
– Ясно. И где ты будешь работать? Скажи, Джесмин, каким именно бизнесом ты займешься? Вот завтра появись у тебя такая возможность – куда бы ты пошла? Ну скажи, скажи. Или тебе помочь?
– Я… – Мне как-то совсем не нравится его тон. На что-то он намекает… – Не пойму, о чем ты.
– Хорошо, в таком случае я сам скажу: ты, Джесмин, пошла бы к Саймону.
Господи, опять эта паранойя.
– Не пошла бы я к нему…
– Пошла бы, Джесмин, пошла бы. Я знаю, ты с ним встречалась. Вы пили чай у «Граффона». – Как же он злится, аж голос звенит. – В том же самом месте, где ты пыталась впарить компанию, которую не имела права впаривать. Что, скажешь, не так?
Он вдруг замолкает, и я молчу, ожидая продолжения. Потом вдруг понимаю, что мое молчание он расценивает как подтверждение своих слов. Только я открываю рот, чтобы возразить, он подытоживает:
– Видишь, надо быть поосторожнее. Никогда не знаешь, кто за тобой наблюдает. Ты небось
– Извини, а ты вообще кто, чтобы говорить о предательстве? Мы основали компанию вместе, Ларри, вместе!
Примерно такой же разговор у нас уже был – одиннадцать недель назад, когда он меня уволил. На самом деле даже чуть раньше, когда он узнал, что я встречалась с Саймоном по поводу продажи, хотела прокачать ситуацию.
Мы продолжаем тупо препираться, и тут раздается крайне злобный голос его жены. Ларри елейным тоном просит прощения, что разбудил ее, а потом громко и злобно сообщает мне в ухо:
– Я больше не желаю тратить время на эти выяснения. Послушай меня внимательно, Джесмин: Я. Не. Буду. Отменять. Твой. Отпуск. Точка. И если б мог, так продлил бы его до двух лет. Мне наплевать, что ты будешь делать. Езжай в теплые страны, развлекайся, а лучше хоть раз в жизни начни что-нибудь и доведи до конца! Короче, мне пофиг. Главное, не звони больше по этому телефону, особенно ночью. У тебя есть год. Один гребаный год, а потом можешь снова стартовать, продавать и никогда ничего не заканчивать, как ты всегда и делаешь. О’кей?
Он швыряет трубку, и я буквально дрожу от злости.
Хожу взад-вперед по кухне и громко продолжаю с ним спорить: это бред, чушь собачья, я кучу вещей довела до конца. Неправда, что я все бросаю на середине. Да, он задел меня за живое. Странным образом даже сильнее, чем когда вышвырнул с работы. Никто раньше не говорил мне ничего столь обидного, и меня натурально колотит. Я ищу все новые возражения, и, конечно, одерживаю верх. Я права, а мой мысленный оппонент Ларри – нет.
Выглядываю в окно – черт-те что у меня в саду творится. Господи, как же меня это бесит!
Выхожу и злобно пинаю рулон с травой. Каблук проделывает в нем дыру, а сам рулон валится навзничь и раскатывается. Из дыры торчит трава. Н-да, что-то я не так делаю, явно. Поднимаю голову и вижу, что у тебя колышутся занавески. Возвращаюсь в дом и с грохотом захлопываю за собой дверь.
Иду в ванную и долго стою под горячим душем, заливаясь горючими слезами. Выключаю воду, насухо, до красноты, вытираюсь жестким полотенцем.
Одно я знаю точно: я не стану твоим ночным сотоварищем. Надеюсь, сегодня я достигла самого дна и ниже уже не опущусь. Вообще, это ты виноват в том, что мне так хреново. Ларри, конечно, тоже, но если б не ты, я бы ему сегодня не позвонила. Потому что именно ты заставил меня посмотреть на ситуацию со стороны, и она мне так не понравилась, что захотелось что-то срочно изменить. Я вновь и вновь слышу твои слова: было приятно, что я здесь в кои-то веки не один.