Год, когда мы встретились
Шрифт:
Возвращаюсь домой как раз в тот момент, когда ландшафтный архитектор загружается в свой фургон. Дни, конечно, все длиннее, но темнеет по-прежнему довольно рано. И трава все еще в скатанных рулонах, загромождающих подъезд к дому.
– Вы куда? – спрашиваю я.
Он видит, что я в ярости, и нервно озирается.
– Кто говорил, что сегодня трава будет на месте?
– Ну, видите, оказалось, надо лучше подготовить почву. Мне придется еще раз приехать, в понедельник.
– В понедельник? Вы же сказали, что только по
– Завтра, боюсь, не получится. Другой заказ.
– Другой заказ, – говорю я с самым мерзким сарказмом. – А зачем же брать новую работу, когда не закончена старая? – Он не отвечает, и я злобно вздыхаю: – Я думала, траву надо раскатать сразу, как ее привезли.
– Ничего страшного, чуть-чуть полежит. На этой неделе холодов не будет. Она отлично сохранится.
Он смотрит на скатанные рулоны травы так, будто ждет, что они сами меня уверят: все хорошо.
Рулонам без разницы. Он пожимает плечами:
– Ну если вам так надо, распакуйте их и полейте.
– Полить? Да уж неделю льет без продыха.
– Ладно тогда. – Он снова пожимает плечами. – Все будет нормально.
– М-гм. А не будет – вы заплатите за это.
Смотрю, как он отъезжает от дома. Стою посреди раскуроченной земли, руки в боки, взгляд способен убить любого, кто помешает мне закончить начатое. Нет. Не убивает. Н-да, тяжело даются новые всходы. А завтра уже первое февраля – почти три недели, как я жду, что на этом месте произрастет нечто зеленое. Не произрастает. Маразм, деньги, закопанные в землю.
Ты выходишь из дома и машешь мне. Я не отвечаю, потому что ты меня бесишь по новой. Меня вообще все бесят, а ты – первым номером. Ты неизменно будешь вызывать мое возмущение. Садись в свой джип и уе… жай. Доктора Джеймсона сейчас нет, миссис Мэлони все еще в больнице, мистер Мэлони регулярно навещает ее. Кошку Марджори больше не нужно пасти безотлучно, только когда попросит мистер Мэлони. Она строго темперирована, милое животное.
Оглядываюсь. Да, вокруг, несомненно, живут люди, но мне это пофиг, улица как пустая. А, пропадом вы все пропади, лишь бы сильных морозов не было, и я смогу тогда раскатать посреди двора новую траву.
Ночь. Не могу заснуть. Ворочаюсь и бесконечно злюсь. Как папа мог так обойтись с Хизер и чего он лезет в мои дела? Понятно, что из лучших побуждений, но надо же думать головой. И Кевин, заново объявившийся со своей любовью, и сад, не желающий обрести нормальный вид. Все не завершено, хуже того, все раздергано и концы торчат. А ведь, как ни странно, это отражает мой внутренний мир. Он таков. И нет мне покоя, я не знаю, как свести концы воедино, и не могу спокойно уснуть. У меня сейчас нет большого отвлекающего дела, требующего большого отвлеченного плана. Нет цели, идеи, воплощения – чего-то, чего угодно, на чем можно было бы сосредоточиться.
Встаю, иду вниз и зажигаю свет во дворе – на полную. Так ярко, что хоть самолет сажай. То, что я вижу, приводит меня в запредельное бешенство. Я – бестолочь. Я – возмутительная дура.
Надеваю куртку поверх пижамы и выхожу из дома.
Хватаю первый рулон и обнаруживаю, что он несколько тяжелее, чем ожидалось. Опрокидываю его, чертыхаюсь и тихо уповаю, что он не развалится. Примериваюсь и надеюсь, что все получится. Раскатываю.
Два часа спустя я грязная, как не знаю что. И вся потная. Куртка давно скинута, она мне мешала. Я вся в грязи, мокрая и в какой-то момент заплаканная до ушей. Слезы пришли непроизвольно: из-за работы, из-за Кевина, из-за Хизер и мамы, а еще я ноготь содрала. Наплевать, у меня тут другие проблемы. Я так погружена в собственные мысли, что ничего вокруг не слышу и чуть не подпрыгиваю, когда рядом кто-то надсадно кашляет.
– Простите, – вот что ты говоришь.
Три часа ночи. Я смотрю через улицу на твой сад и ни черта не вижу. Взгляд судорожно пытается что-то различить в темноте. Смутно различаю стол у тебя на участке, но остальное тонет во мраке, свет на улицу идет только от моих окон. Сердце колотится как сумасшедшее. Вижу огонек сигареты. Да, это ты. И давно ты здесь? Джипа твоего я не слышала и не видела, значит, ты все это время был тут. Мне хочется плакать. Но я и так давно плачу, довольно громко, думая, что никто меня не слышит.
– Не мог войти, – говоришь ты, нарушая тишину.
– И давно вы тут? – тупо спрашиваю я.
Конечно, давно. Все время. Так и сидишь во главе пустого стола, на своем привычном уже месте.
– Часа три…
– Надо было сказать.
Иду в дом, чтобы взять ключ, и, вернувшись, вижу тебя у твоей входной двери.
– А почему на улице так темно?
– Фонарь накрылся.
Я смотрю вверх и понимаю, почему тебя не было видно. Доктор Джеймсон будет недоволен, когда вернется. Стекло разбито, осколки на земле. Странно, что я не слышала, как это случилось. Ведь я же не спала. Осуждающе смотрю на тебя.
– Очень ярко. Невозможно заснуть, – мягко поясняешь ты.
Не очень пьяный, уже вполне пришел в себя – в моей компании, – но пахнешь алкоголем.
– Где же ваш джип?
– Бросил в городе.
Я протягиваю тебе ключ. Ты отпираешь дверь и возвращаешь его мне.
– Надо было сказать, – повторяю я и наконец смотрю тебе в глаза. Но, засмущавшись, тут же отвожу взгляд в сторону.
– Не хотел вас беспокоить. Мне показалось, вы заняты. И чем-то огорчены.
– Ничем я не огорчена, – фыркаю я.
– Да нет, конечно. Четыре утра, вы в саду роетесь. Я фонари бью. У нас обоих все отлично. – Ты издаешь свой хриплый, ненавистный мне циничный смешок. – И вообще, было приятно, что я здесь в кои-то веки не один.
Насмешливо кривишь рот и мягко захлопываешь за собой дверь.
Вернувшись домой, я осознаю, что у меня дрожат руки, горло совершенно пересохло и нечем дышать. Нервно хожу взад-вперед, как ненормальная, не находя себе места.
Ночь-полночь, но меня раздирает. Беру телефон.