Год тигра и дракона. Осколки небес
Шрифт:
– Боюсь, кончились тихие денечки, дорогая.
« у нас они были?» - хотела было спросить Таня, но осеклась.
Сян Юн сделался вдруг серьезен и даже суров.
– Вчера приезжает на аэродром кoмандующий Чжан с генералиссимусом и его свитой.
– Новое слово «генералиссимус» он произнес по слогам с явным отвращением.
– Приказывает приготовить самолет, чтобы лететь в Лоян, а оттуда в Нанкин. А я-то знаю, что генерал Ян Хучэн ни сном ни духом, с ним этот полет не согласовали. Отзываю в сторонку командира личной охраны и говорю ему: «Чэнь Ли, ты как хочешь, а никуда твой господин не полетит. Ну это же понятно,
– Так и сказал про себя?
– насторожилась Тьян Ню.
– Нет, конечно. Только подумал. Но ведь правда же? Заманить врага в свою ставку и голову ему долой. Чэнь Ли тоже подумал и согласился.
– И?
– И никто никуда не полетел, само собой. Ты же меня знаешь, мoя небесная госпожа.
Таня знала и очень хорошо представляла, как вдохновенно её муж валял дурака перед нанкинским руководством, пока срочная телеграмма нашла генерала Яна,и тот примчался на аэродром.
– А еще я приказал слить керосин из баков самолетов. Так. На всякий случай.
– Ты такой умный, - искренне похвалила его Татьяна.
– Я бы не додумалась.
– Но дело не в этом. Когда автомобили отъехали, я вдруг услышал звук. Как будто небо лопнуло.
– Как это?
– Так, словно все Девять Небес треснули, раскололись. Поимаешь? По-другому и не опишешь. Мне даже посмотреть вверх было страшно в первый момент. Я вот теперь всё думаю, что это могло быть такое. Ничего здесь не слышала, нет?
Таня отрицательно покачала головой, мол, ничего такого, никаких громов и раскатов, кроме визга Сяомина и бурчания Илинь - никаких посторoнних звуков.
– Может, просто показалось? Столько всего произошло, ты устал, замерз, не спал. Причудилось, - заверила мужа Татьяна.
– Да, дел мы наворотили, – согласился Юн. – Возможно, даже историю изменили.
И нахально полез целоваться, показывая тем самым, что ни о чем не жалеет, а напротив, жаждет наворотить ещё всяких обоюдно приятных дел. Но в самый неподходящий момент на кухню явилась заспанная и сварливая Илинь.
– О! пять!
– возмутилась она. – Бесстыжие вы люди, хозяева! Когда вас не застань, все целуетесь. Того и гляди братика Сяомину заведете. А няньки-то нету никакой. Все на меня взвалить надумали? Не выйдет!
– Я тебя сейчас поколочу, Илинь, – строго предупредил Сян Юн, с неохотой отрываясь от нежной кожи чуть ниже мочки уха своей небесной девы.
Перепуганная Илинь тут же шмыгнула за дверь и уже оттуда прокричала:
– А вы права такого не имеете, хозяин. Отец-основатель Сунь Ятсен запретил прислугу бить!
– Все равно поколочу. то развели тут свободу и равенство!
– рявкнул в ответ чуский князь, прежде чем вернуться к поцелуям.
31 – нам этот человек более известен под именем Чан Кайши
Нанкин, Китайская республика, декабрь 1937 года
После нескольких месяцев ежедневных налетов и бомбежек неделя тишины показалась жителям Нанкина крайне подозрительной. Сразу же по городу поползли слухи и предположения одно другого хуже: и что оборонительная линия между Уси и Цзянъинем прорвана, и что японская армия уже на полпути к столице, и что правительство собирается сбежать в Ухань. По наущению Илинь Таня
Наплевав на условности, Таня и Илинь спали на одной кровати, положив между собой Сяомина. Так было не только теплее, но и спокойнее.
– Хозяйка, вы ведь не оставите меня?
– допытывалась девушка.
– сли иностранцев попросят уехать, вы же возьмете меня с собой, да?
– Обязательно. Не волнуйся, спи.
Но Илинь вздыхала, вертелась с боку на бок, не в состоянии заснуть сама и не давая этого сделать Тане, отчего той в голову лезли разные мыcли. Последнюю вестoчку от Сян Юна она получила в середине ноября и понятия не имела – жив он, ранен или в плену. Впрочем, если бы муж, как один из приближенных к главокомандующему Чжану офицеров, все же погиб, Тане бы сообщили.
Она лежала в темноте, слушала зловещую тишину, кoторая в огромном китайском городе звучала страшнее и тревожнее кoлокольного набата,и думала о том, что уже не представляет cебе жизни без Сян Юна: без его дурацких шуток, неуемного оптимизма, самоуверенности, жизнелюбия и поразительной открытости всему новому. н, как костер, пылал во мраке смутных времен, притягивая к себе и согревая. Ван-гегемон, одним махом шагнув через две тысячи лет, продолжал называть её небесной девой.
«Дерьмовые у тебя Небеса, - любил повторять Сян Юн.
– И ты - самое лучшее, что в них есть». Но, подумав, всегда добавлял: «Ты и пулеметы».
– Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобой: благословена Ты в женах, и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса народил еси душ наших, - шептала небесная дева через промозглую нанкинскую ночь в надежде быть услышанной.
– Спаси его и сбереги, хоть он в Тебя и не верит.
И заснула лишь под утро, сраженная, наконец,тревогой, словно пулей. Илинь так и не смогла растолкать хозяйку, когда Сяомин расхныкался. Таня бормотала что-то по-русски, отмахивалась руками и брыкалась при попытке её растормошить, так глубок был её сон.
Но вдруг госпожа Сян вскoчила, метнулась к окну, высунулась наружу едва ли не по пояс.
– Что там? Что?
– Ты слышишь? Илинь. Это он!
Девушка не успела и слова сказать, как госпожа Тьян Ню, накинув на плечи пальто, уже бежала вниз по лестнице. Тогда оа и услышала, как завелась и уехала машина, а следом полилась одна из тех странных мелодий, что любил играть офицер Сян на флейте и называл почему-то песнями Чу.
Теперь он стоял под окнами и выдавал одну затейливую трель за другой, будто юнец, вызывавший подружку на свидание. В донельзя грязной полевой форме, рваной прокопченной шинели, с японским мечoм, бурым от засохшей крови, что болтался на поясе, босяк босяком,и если бы не новенькая фуражка с блестящим козырьком и кокардой,то офицера национально-революционной армии приняли бы за дезертира. Да еще эта флейта.