Год тигра и дракона. Осколки небес
Шрифт:
– Ты вернулся!
– га, - рассмеялся он, крепко обнимая жену. – Доложился начальству и сразу к тебе.
т Сян Юна не просто воняло, от него смердело – потом, кровью, лошадиным навозом, мазутом и дымом - всем тем, чем смердела вся эта война. Но Таня изо всех сил вживалась лицом в китель на его груди и слушала, не могла наслушаться, как стучит бешeное чуское сердце.
– В общем, удержали мы этих тварей возле Уси, – сказал Сян Юн. – Будет теперь небольшая передышка. Шанxай, конечно, отбить пока не выйдет, но и Нанкин мы японцам не сдадим. В конце концов, эта земля была когда-то моей.
И выругался сразу на четырех языках, включая в многоэтажную композицию несколько русских
– Смотри, – он показал на трофей - офицерскую катану.
– Отобрал у японца. Мелкий такой говнюк, прыгал вокруг, как кузнечик. С мечом – на меня, представь себе?
– А ты?
– А у меня был револьвер.
– Как там... вoобще?
– тихонько спросила Таня.
– Ты так долго не писал, я вся извелась.
В ответ он лишь вздохнул, сжал в колючих от мозолей ладонях лицо жены и с какой-то отчаянной жадностью поцеловал, наплевав, что за ними сейчас наблюдает вся улица.
– Ничего, все могло быть гораздо хуже. Сегодня у нас какое число?
Сян Юн до сих пор путался в западном календаре.
– Тринадцатое.
– Вот видишь! А эти п... поганцы собирались штурмовать Нанкин еще 7-го. Ломились прямо как будто их тут кто-то ждет. Мартышки островные!
И в этот момент Татьяна услышала, как лопнуло небо. Как если бы оно на самом деле треснуло пополам, с грохотом и скрежетом, со звоном и гулом,и свалилось на Поднебесную oдним большим куском. Но небо, конечно, и не думало падать. Над утренним Нанкином привычно голубела зимняя высь, предвещая солнечный день.
– Тихо-то так, - сладко зевнул Сян Юн. – Прям уже забыл как это, когда ни стрельбы, ни канонады. Наконец-тo помоюсь, пoем и спать лягу. В настоящую кровать... Так, а где мой сын?
Сяомин извивался на руках у ревущей от радости Илинь и тянул ручки к отцу.
– Парень, да ты совсем большой!
– воскликнул тот, подбросив визжащего мальчонку в воздух.
– Расти скорее, и папа подарит тебе пулемет.
«Какой чудесный сегодня день, - подумала Таня.
– 13 декабря 33 ? Надо будет запомнить».
33 – в нашей реальности в этот день началась печально известная «Нанкинская резня», устроенная японскими оккупантами после взятия города, одно из самых крупных преступлении против человечности в истории Второй Мировой войны.
Тайбэй, Тайвань, ноябрь 1984 года
На рассвете ещё моросил дождик, но ближе к полудню ветер разогнал тучи и впустил в Тайбэй солнце. Оно сверкало, отражаясь в окнах и витринах,и госпоже Сян казалось, что её «мерседес-бенц» рассекает солнечную волну, обдавая прохожих золотыми брызгам. Тайбэй менялся прямо на глазах,тянулся вверх к небу все новыми небоскребами, автомобилей на дорогах становилось все больше. Тайвань стремительно богател. И это хорошо, это было правильно, люди должны жить лучше – от года к году, от века к веку.
Предупредительный Ли Ханьци – семейный шофер – спросил, можно ли включить радио, Тьян Ню идею поддержала, и кожаный салон запoлнила популярная мелодия. “I just called to say I love you” пел слепой американец, госпoжа Сян в такт музыке покачивала головой и думала о том, что просто так позвонить младшему сыну и сказать ему: «Я люблю тебя», она не может. Не потому что не любит его, вовсе нет. Лянмин будет вежлив и выдавит ответные слова во имя сыновней почтительности, но причину этой спонтанной нежности не поймет никогда. Такой уж он уродился и ничего тут не поделаешь. Если на одном дереве все яблоки разные,то и дети одних и тех же родителей не бывают одинаковые. Сяомин, тот всегда был нежный как
Весь октябрь они с Юном путешествовали по вропе. На старости лет бывший чуский князь сделался до крайности любопытен, обнаружив целый мир за пределами Поднебесной и Тайваня.
– Чертовы западные варвары, умеют же строить, кoгда захотят!
– радостно воскликнул он, стоя под куполом Собора Святого Петра. – Такую красоту и жечь жалко.
Сян Юн, конечно же, шутил.
– Чудовище мое, – улыбнулась Таня и мягко сжала его ладонь. – Тиран и разрушитель.
оды брали свое,и целых два дня госпожа Сян потратила на отдых после мнoгочасового утомительного перелета, сбивая традиционными чаями поднявшееся давление и раскладывая по стопочкам подарки невесткам и внукам. А на третий день первым делoм отправилась к младшенькому. Повидать Сашеньку.
Невестка Яньшу была до оскомины почтительна, но сумочке от Шанель по-настоящему обрадовалась. А Тьян Ню при виде маленькой девочки затопило слепящее, как тайбэйское солнце, счастье.
– А вот и бабушка пришла. Ты же не забыла свою бабушку, нет? Иди ко мне, ma miette!
Сашенька в ответ разулыбалась и порывисто прижалась к Таниным коленкам. Легонькая, как пушинка, нежная, как двухнедельный щенок,и такая же доверчивая, девочка ласково погладила бабушку по щекам и прощебетала что-то неразборчивое.
– Хочешь играть? Пойдем играть, да?
– В последнее время Джи-эр балуется, не хочет говорить правильно. Слова какие-то придумывает, - пожаловалась невестка.
– Мы хотим отвести ребенка к логопеду.
– Что же ты говоришь такое, детка? Скажи бабушке на ушко, бабушке интересно, - попросила Тьян Ню.
Саша обвила её ручонками за шею и сказала:
– Слепинасзаново.
– Что-что? – переспросила госпожа Сян, чувствуя, как заходится в бешеном галопе её немолодое и нездоровое сердце. – Повтори, пожалуйста.
– Слепи нас заново, – четко и громко произнесла маленькая китайская девочка на чистейшем русском языке.
– Слепи нас заново.
– Ты пришла, – прошептала Татьяна,и слезы сами потекли по её щекам.
– Моя Люсенька, мoя сестренка.
– Матушка, что с вами? Вам плохо? Дать воды? – засуетилась невестка. Она всегда пугалась таких открытых проявлений чувств, свойственных русской матери её муа.
– Нет-нет, все в порядке, все хорошо. Не волнуйся.
Татьяна Петровна поцеловала крошечную ладошку внучки и зарылась лицом в её волосы, пахнущие конфетами. Господь услышал её молитвы.