Год тигра и дракона. Осколки небес

Астахова Людмила Викторовна

– Нечего тянуть! Пора!

Госпожа Тьян Ню достала из рукава такую же,только светлую, фигурку. Через миг две рыбки соединились, став единым целым. Ли Лунь ждал чего-то ужасающего, вроде пламени до небес, но ничего такого не случилось. Напротив, ветер внезапно стих, умолкли громовые раскаты, потухли молнии, а успокоившиеся воды реки окрасились чистым сверкающим золoтом рассвета. Граница между ночью и утром проходила прямо по кромке воды. Туда и шагнула Небесная дева вместе с Серым на поводу, ступив прямо в воду. Солнечный свет окутал всех троих – женщину, спящего мужчину и коня – мерцающей дымкой. Но Тьян Ню все же успела крикнуть, прежде чем исчезнуть в тающем мягком

сиянии:

– Жду тебя!

Люй-ванхоу тoже что-то сказала, но Ли Лунь не разобрал, что. Зато отлично разглядел, как она сжала в кулаке свою темную рыбку, и та раскрошилась в пыль.

Небо расчистилось и над ханьским лагерем, что оказался совсем неподалеку, висела круглая желтая луна, словно фонарь в руке служанки, указывающей своей госпоже дорогу к дому.

Хань-ван и Люй-ванхоу

Он ждал.

Ни как приговоренный ждет казни, ни как муж ожидает конца родовых мук и первого крика младенца, ни как воин ждет сигнала к атаке.

Ждал бестрепетно и терпеливо, без страха и сомнений, словно крестьянин – дождя, что напоит истерзанную засухой землю. В тот день и час, когда Небеса вплотную приблизились к земле, когда смертные дети человеческие, позабыв о распрях, молились в страхе и благоговении, воочию узрев чудо, Лю Дзы, сын землепашца из городка Фэн, просто ждал. Упрямо, терпеливо и спокойно,так, как умеют только «черноголовые» деревенские босяки.

Ни могучим воинам, ни хитроумным стратегам, ни знатным князьям никогда так не суметь. Чтобы истово и непреклонно верить, нужно родиться на земле и ею жить, дышать вместе с ней и слышать, как размеренно бьется ее сердце.

Весна придет. Дождь прольется. А за самой темной ночью все равно наступит рассвет.

А женщина, его небесная женщина, вернется к нему из золотого сияния, придет сквозь бурю, потому что именно таков порядок вещей. Нужно лишь подождать.

Никто не заступил дорогу Хань-вану, никто не окликнул жалобным «Государь!», никто даже не пикнул вслед, когда Лю в одиночку выехал из лагеря прямо в бурную ночь светопреставления. Здесь, на берегу реки, пожалуй, что и не осталось уже врагов, некому было воевать и соперничать за трон Сына Неба, дробить кости, вспарывать животы и перегрызать глотки. Полководцев и солдат не осталось,только люди – напуганные, ошеломленные, благоговеющие, взывающие к богам или плачущие от лютого, запредельного ужаса. И некому было видеть, как Хань-ван, облюбовав себе пригорок, смел снег с плоского камня и сел на свернутый плащ, приготовившись ждать столько, сколько потребуется.

И когда сияющий столб света, будто исполинсое небесное копье, пронзил ненастье, а земля отозвалась стонущим вздохом, Лю Дзы, «черноголовый» пахарь из Фэна, понял, что дождался.

Сердце его пропустило удар, нет, два удара, а когда небесное сияние погасло, когда он снова смог вздохнуть, то уже знал, что ни Тьян Ню, ни Сян Юна не было больше в этом мире.

… Ни Тани, ни Сян Юна больше не было в этом мире,и Люся, сжимая в ладони глиняную рыбку, такую же одинокую, как она сама, просто cтояла и смотрела. Молча смотрела в пустоту,туда, где еще одно, еще два, ещё три мгновения, четыре удара сердца, пять вздохов назад мягко сиял проход в иной мир. Шесть вздохов. Семь. Рыбка, в одночасье ставшая всего лишь глиняной безделушкой, остывала в руке – замершая, неживая. Одна. Отныне и навсегда она осталась одна. Полсердца нету, половины души не стало – почему же она до сих пор умудряется как-то дышать?

– Ну, будет тебе, будет, - шепотом укорила Люся – нет, отныне

и навсегда уже Люй-ванхоу! – саму себя. – Будет… Довольно. Не раскисай. Надо идти. Теперь надо идти.

И Людмила Смирнова, внебрачная дочь профессора Орловского, небесная супруга Хань-вана и будущая императрица Поднебесной, по-босяцки шмыгнув носом, отвернулась от берега, где только что, еще совсем недавно, еще двадцать… уже тридцать… сто вздохов назад погасло неземное сияние. Эта дверь закрылась навсегда.

Женщина уже подбирала длинные полы тяжелых одежд, когда рыбка, отныне и навеки бесполезная рыбка, напомнила о себе, все ещё зажатая в кулаке.

– А раз двери нет, так и ключ ни к чему, – пробормотала Люся, припомнив вдруг и про терракотовую армию, спящую в недрах Ли-шань,и про Цзы Ина, и вoобще… Кто теперь ведает, как сложится судьба Люй-ванхоу? Кто ответит, долго ли простоит династия Хань? И чьи руки могут завладеть половинкой печати Нюйвы потом, после…

– После моей смерти, - Люся сказала это вслух и сама себе кивнула.
– Да. Не бывать тому. С глаз долой – из сердца вон.

И будто Нюйва сама ее услышала и одобрительно сощурила золотые глаза, соглашаясь с решением. Люсе даже не пришлось сильнее сжимать кулак. Словно отзываясь на ее решимость, глиняная фигурка, пережившая столько жутких прилючений, вдруг треснула и раскрошилась сама. Стоило Людмиле разжать ладонь, как рыбка осыпалась горстью праха – мелкой сухой глиной. И в тот же миг Люй-ванхоу почудилось, будтo треснуло и раскрошилось ещё что-то… но вот что? В голове вдруг стало легко-легко и пусто, словно вcе мысли разом вытекли из нее, как из дырявого кувшина. И, опьяненная этой легкостью, Люся поднесла к губам раскрытую ладoнь и сдула с нее прах печати Нюйвы.

– Идем, - вдруг вспомнив об осиротевшем ординарце Сян Юна, позвала она.
– Теперь идем.

Юноша странно выпучил глаза, мотнул головой и беззвучно, как… как рыбка, пошевелил губами, но когда Люй-ванхоу шагнула в сторону ханьского лагеря, покорно поплелся за ней.

Луна, царившая над притихшей после непогоды землей, светила так ярко, что Лю (а Люся не сомневалась, что Хань-ван ждет ее возвращения) никак не смог бы не заметить женщину, медленно бредущую по заснеенному полю.

… он не мог не заметить медленно бредущую по заснеженному полю женщину. Лю хотел вскочить, закричать, взмахнуть руками, броситься ей навстречу, но каждое движение почему-то выходилo медленным и трудным, словно само время сгустилось, стало вязким и зыбким подобно расплавленной смоле. Воздуха не хватало, ноги будто свинцом налились, и Хань-ван мог только ждать, стоять и смотреть. Она идет. Это она идет, возвращается к нему. Или это всего лишь сон, обманчивые, жестокие грезы,и нет больше никакой небесной лисы, и не было ее никогда… Может, все, что было: женщина, сошедшая с Небес, войны и победы, распри и пиры – всего лишь привиделось мятежнику Лю, крестьянину из Фэна, задремавшему в колдовском тумане Цветочной горы? Может…

Как утопающий, затянутый течением под лед, он смотрел сквозь ледяную корку на искаженный, недоступный мир,и не в силах был даже сделать вдох.

– Лю, – сказала она, внезапно оказавшись совсем рядом. – Лю.

Лед треснул. Хань-ван зажмурилcя и затряс головой, оглушенный разом и лунным светом,и свежим ночным ветром,и звуком ее голоса. Моргнул, украдкой ущипнул себя, но то была явь, не сон. Все-таки явь.

– Ты вернулась! – ринувшись к своей лисе, Лю сгреб ее в охапку, закружил, пытаясь разом и обнять, и ощупать, и убедиться, что она не растает утренним туманом, просочившись сквозь пальцы.