Годы испытаний. Книга 1
Шрифт:
Хромаков кивнул головой. «Какая умница!
– думал он.
– Как хорошо, когда человек не по-казенному относится к делу, а с душой! Нет, конечно, ее надо поддержать в ее полезных начинаниях, помочь всем, чем можно. Сегодня же поговорю с Буруновым. Этот человек всегда нас поддержит. Да, но откуда Миронову набрать этих пятерых бойцов? Ведь в роте и без того большой некомплект. Надо подсказать ему выделить пока двух, а потом, если получим еще пополнение, можно будет дать еще».
В блиндаж быстро вошел Миронов.
– Простите, что помешал…
– Пожалуйста, - сказал приветливо Хромаков.
– У нас тут секретов нет.
– Там санитары-носильщики принесли тяжело раненного сержанта, вас разыскивали.
Спросив разрешения, Наташа ушла.
– Вся в отца,- сказал, улыбаясь, Хромаков.
– Она тут революцию с эвакуацией тяжело раненных затеяла, надо ее поддержать. Мне бы начинать жизнь сначала… Непременно с такой бы связал судьбу. Девушка с огоньком и умница. Такую подругу иметь - большое счастье в жизни.
Политрук встал, поморщился от боли, расправляя руки и подтягиваясь.
– Суставы мои опять загудели, к перемене погоды…
Миронов как-то сразу сдружился с политруком и, несмотря на то, что тот был старше более чем вдвое, доверял ему, как товарищу.
– Понимаешь, Иван Андреевич, сделал я одну оплошность, с тобой не посоветовался…
Хромаков, улыбаясь, посмотрел ему в глаза.
– Что же это за оплошность? Говори!
– Отпросился у меня командир отделения - дом у него здесь близко. А вдруг не вернется?… Что тогда делать?
Политрук задумался.
– Фамилия его?
– Полагута.
– Этот богатырского сложения парень? Работает он как вол - трудолюбив… Познакомился я с ними со всеми тогда, когда позиции готовили. Как же, помню! Но замкнутый он какой-то… Вот дружок его - Еж, тот остер на язык и весь наружу. Ну, а сам как думаешь - вернется?
– Не знаю.
– А надо знать. Как же это, с людьми воевать и не знать их?
– Да так-то он себя показал с хорошей стороны, исполнительный, смелый, честный.
– И Миронов рассказал о случае с телком.
Хромаков рассмеялся от души и ободряюще похлопал Миронова по плечу.
– Так чего же тебе за него тревожиться? Такой не подведет. Таким мы должны верить. Ты вот, наверно, и в Наташу не веришь?
– Это почему же?
– удивился Миронов.
И Хромаков рассказал ему о своей беседе с Наташей.
3
Домой в Долгий Мох Андрей шел, стараясь не попадаться никому на глаза. «Кто поверит, что меня отпустили? Подумают, дезертировал».
Надвигались густые сумерки, и, чтобы не сбиться с пути, Андрей выбрался из зарослей. Постоял, прислушался (ему казалось, что кто-то шел за ним сзади) и, облизав кровь, выступившую из расцарапанных рук, решил идти на отдаленный шум машины. «Там, наверно, дорога…» Но только он свернул влево и стал пробираться сквозь густой кустарник, как доносившийся шум машины пропал. «Неужели заплутался?» - подумал он. Андрею стало неловко за себя: «Как это я, лесной житель, вдруг заблудился, как ребенок?»
С каждым часом заметно темнело. Надо было торопиться. Вот началось редколесье.
«Значит, где-то близко должна быть дорога или поляна». Вскоре он вышел на поляну, на которой лежали кучи свеженарубленного соснового молодняка. «Видно, артиллеристы нарубили для маскировки», - подумал Андрей. Снова послышался шум автомашины. Андрей юркнул в кусты, упал на землю и затаился в молодом орешнике. Мимо промчалась полуторка, донося до него запах бензина. Когда машина исчезла, Андрей, озираясь, вышел на дорогу и устыдил себя. «Прячешься, как своровал что…» Прислушался, кругом ни звука. Глухая лесная тишина притаилась повсюду. «Торопись, Андрей», - говорил ему внутренний голос.
За поворотом дороги показалась деревня. «Вот он, Долгий Мох». Учащенно забилось сердце. На опушке ходила запряженная лошадь и, наклоняя большую, с одним ухом голову, рвала жадно траву. «Видать, шибко голодная… А где же хозяин?» - подумал Андрей. Он направился к лошади и услыхал доносившиеся из кустарника хрипловатые голоса. В кустах лежали два бойца. В сумерках лица их трудно было различить. Они курили, изредка перебрасываясь словами. У одного из них левая забинтованная рука висела на подвязке. Андрей подполз к ним поближе.
– Давай-ка, Иван, вернемся, - предложил раненый.
– Куда? Ты же тяжело раненный. И голова у тебя слабая… Качаешься как пьяный… Того и гляди упадешь…
– Голова у меня крепкая, да крови много ушло, вот и качает…
– Хоть ты мне и друг, но пойми же, не могу нарушать я приказ. Тебя в госпитале подлечат, и вернешься.
– Чудак ты, Иван, или не понимаешь меня. Какой же к черту госпиталь, если немец нож к горлу приставил? Родная деревня моя километров двадцать отсюда…
«У всех сейчас общее горе, а я о своем горе только пекусь, - упрекнул себя Полагута, почувствовав, как лицо его опалило огнем стыда.
– Может, немец нас и гонит так скоро, что каждый о своей шкуре больше думает?»
Отпрашивался он у Миронова с твердой решимостью устроить свою семью и, если потребуется, задержаться. «У других семьи далеко, и им ничего не угрожает, - думал он.
– А у меня… Не погибать же детям и жене… Пусть меня накажут, но каждый на моем месте сделал бы так же», - убеждал он себя. Но, услышав разговор двух бойцов, Полагута заколебался. Как же ему поступить? «Приду домой, увижу, что мне делать». И он ускорил шаг по направлению к родному дому.
4
<