Годы нашей жизни
Шрифт:
С помощью украинских работников — партийных, военных, чекистов, культпросветчиков, многочисленных энтузиастов строительства молодой советской культуры — государственное собрание обогатилось уникальными творениями музыкальных мастеров, судьба которых, если бы не эта поездка, могла быть иной.
Всюду, куда приезжала «музыкальная бригада», выступал квартет Страдивариуса, являясь как бы живым свидетельством высокой благородной цели — сделать творения музыкальных мастеров достоянием народа.
Квартет выступал в театрах, больших концертных залах, а чаще всего перед бойцами в прифронтовых агитпунктах, с железнодорожных платформ под открытым небом. Всюду картина, уже знакомая музыкантам по недавним выступлениям на московских площадках. Сотни и тысячи взволнованных благодарных слушателей, жадно тянущихся к культуре. Только на тех зимних концертах музыкантам приходилось выступать в пальто, шубах, полушубках, в паузах растирать пальцы, и лучше всего их согревало то, что промерзшие аудитории были переполнены слушателями.
Зима двадцатого года пришла в Москву с морозами и метелями.
В первый день декабря по заснеженной Остоженке, пробираясь между сугробами, спешил человек в потертой старой дохе. Это Кубацкий. Нарком Луначарский срочно вызывает его. Не первый вызов за этот бурный год, и можно бы привыкнуть, но Кубацкого волновала предстоящая встреча.
Анатолий Васильевич, как всегда предельно вежливый и предупредительный, сказал, что он и Дзержинский хотят дать комиссару коллекции важное поручение.
В бывших барских особняках на Черноморском побережье, в царских имениях должно быть немало уникальных струнных инструментов и других художественных ценностей. Следует принять экстренные меры для их розыска и сбора. Луначарский заметил, что эти вопросы находятся в поле зрения самого Ильича, который проявляет постоянную заботу о сохранении культурных богатств.
— Нужно отправиться особоуполномоченным в Крым. Вам будут предоставлены все права, — сняв пенсне, Луначарский пристально посмотрел на комиссара. — Должен вас предупредить — поездка предстоит трудная.
— Понимаю, Анатолий Васильевич.
— И не безопасная.
— Я готов, — сказал музыкант.
— Вот и хорошо.
Луначарский попросил соединить его с Феликсом Эдмундовичем. Они условились, что мандат Кубацкому будет от Наркомпроса и ВЧК.
Анатолий Васильевич ходил по кабинету от стола к окну и диктовал секретарю документ:
— «Органы местной ЧК, а также ревкомы и военные власти, — голос Луначарского, обычно спокойный и мягкий, звучал негромко, но повелительно, — приглашаются оказать всяческое содействие товарищу Кубацкому при исполнении его обязанностей».
Расписавшись на мандате, нарком велел послать его Дзержинскому для второй подписи.
Особоуполномоченный не терял времени. Седьмого декабря он уже был в Харькове. Дорога в Крым заняла много дней. Топливо для паровоза добывали своими силами — рубили деревья. В Мелитополе разбирали на дрова остатки холодильника. Он давным-давно пуст…
——
В январе двадцать первого года в тупике на станции Симферополь стоял классный вагон, который охранял часовой. Время от времени у вагона появлялся молодой человек в вытертой дохе и буденовке, а вместе с ним военные в кожанках, бушлатах. Они грузили какие-то опечатанные, не очень тяжелые сундуки и продолговатые футляры.
Железнодорожники знали, что насчет этого вагона есть распоряжение чуть ли не самого Ленина.
Особоуполномоченный и его сотрудники не позволяли себе ни часу отдыха.
На дороги от Симферополя до Ялты и от Ялты до Севастополя часто выползали из своих нор остатки недобитых банд беляков, врангелевцев, терроризировавшие все вокруг.
«Музыкальная экспедиция», презрев опасности, днем и ночью носилась по Крыму. На Черноморском побережье она разыскала и собрала большие художественные ценности.
В целом мире высоко ценили искусство знаменитых итальянских мастеров XVII–XVIII веков. Великие кремонцы, унесшие с собой тайны своего искусства, вряд ли могли себе представить, какие драматические события разыграются вокруг их скрипок, виол и виолончелей.
Почти вся кремонская плеяда была представлена своими творениями, найденными в крымских дворцах.
На розыски в самом Симферополе особоуполномоченный не возлагал больших надежд. Он спокойно прореагировал на сообщение о том, что в дальней комнате особняка, покинутого хозяевами во время бегства белых, на тихой симферопольской улице, найдена виолончель, очевидно забытая в спешке. Но едва вынув инструмент из футляра, Кубацкий изменился в лице. Уже с первого взгляда он определил, что у него в руках истинный шедевр.
Внимательно рассмотрев инструмент, комиссар нашел метку:
«Никколо Амати, сделано в Кремоне».
Он не мог отказать себе в удовольствии и, присев на первый попавшийся ящик, провел смычком по струнам. Они зазвенели тонко и мягко.
Пожалуй, такое же сильное волнение испытывал комиссар, когда из-под промерзшей земли, которую раскапывали лопатами, показалась крышка старинного сундука. Во время отступления белых из Крыма в деревушке, недалеко от Байдарских ворот, под покровом тайны и крымской ночи были зарыты в землю сундуки с коллекцией старинных олонецких и других северорусских вышивок.
Если бы не помощь тружеников крымских селений, не увенчался бы успехом ни этот, ни все другие розыски культурных богатств.
И вот вагон с художественными сокровищами следует из Симферополя в Москву. И хоть ему дана «зеленая улица», но в разруху и суровую зиму двадцать первого года он тяжело ползет от станции к станции.
Наконец — Александровск. Здесь вагон застрял всерьез и надолго.
Врангелевский фронт давно разгромлен. Но остатки беляков вместе с бандами Махно и Петлюры нападают на железнодорожные составы, станции и полустанки.