Годы
Шрифт:
Китти вернулась к своим мыслям. Она думала о Робсонах. А ее мать говорила о Фриппах.
— Она мне тоже понравилась, — быстро сказала Китти. — Разве она не мила?
— М-м. На мой вкус, слишком броско одевается, — сухо ответила миссис Мелоун. — Да еще этот акцент… — продолжила она, листая газету. — Я порой едва понимала, что она говорит.
Китти промолчала. В этом они расходились, как и еще очень во многом.
Вдруг миссис Мелоун подняла голову:
— Вот, я так и сказала Бигг нынче утром, — она положила газету.
— Что, мама? — спросила Китти.
— Я про передовицу, — сказала
— «До того как косный принцип обязательного посещения школ был введен почти повсеместно…» — прочла Китти.
— Да, да, это. — Миссис Мелоун открыла коробку с рукодельем и стала искать ножницы.
— «…дети часто имели возможность наблюдать приготовление пищи, которое, каким бы убогим оно ни было, воспитывало в них определенный вкус и давало начатки знаний в этой области. Теперь они ничего не видят и ничего не делают, кроме как читают, пишут, считают, шьют или вяжут».
— Да, да, — кивнула миссис Мелоун. Она развернула длинную полосу материи, на которой вышивала сложный рисунок, скопированный из гробницы в Равенне: птиц, клюющих фрукты. Вышивка предназначалась для гостевой спальни.
Передовая статья своим помпезным красноречием нагнала на Китти скуку. Она стала искать в газете мелкие новости, которые могли быть интересны ее матери. Миссис Мелоун любила, чтобы кто-нибудь разговаривал с ней или читал вслух, пока она работает. Так повелось, что ее вышивка служила основой, помогавшей соткать из вечернего разговора приятную и гармоничную беседу. Кто-то что-то произносил и тем самым делал стежок, смотрел на получающийся рисунок, выбирал нить другого цвета, делал еще один стежок. Бывало, что доктор Мелоун читал стихи — Попа, Теннисона. Сегодня миссис Мелоун хотелось поговорить с Китти. Но она все больше ощущала трудности в общении с дочерью. Откуда они? Она посмотрела на Китти. В чем дело? И опять она, по своему обыкновению, быстро вздохнула.
Китти переворачивала большие газетные листы. Овцы страдают от кишечных паразитов; турки требуют свободы вероисповедания; в стране проводятся всеобщие выборы…
— «Мистер Гладстон…» — начала Китти.
Миссис Мелоун потеряла ножницы, это ее раздражало.
— Кто мог их опять взять? — пробормотала она.
Китти опустилась на пол и стала искать ножницы. Миссис Мелоун шарила в коробке для рукоделья. Затем она сунула руку в щель между сиденьем и спинкой кресла и выудила оттуда не только ножницы, но и перламутровый ножичек для разрезания бумаги, который пропал очень давно. Находка рассердила ее. Она доказывала, что Эллен никогда не выбивает кресла как следует.
— Вот они, Китти, —
Некоторое время обе молчали. В последнее время между ними никогда не исчезало какое-то напряжение.
— Тебе понравилось у Робсонов, Китти? — спросила мать, продолжив вышивание.
Китти не ответила и перевернула газетный лист.
— Недавно провели эксперимент, — произнесла она. — С электрическим светом. «Ярчайший луч внезапно осветил все водное пространство, отделявшее судно от берега Гибралтара. Стало светло, как днем». — Китти сделала паузу. Сидя в кресле своей гостиной, она видела яркий свет, идущий от кораблей. Однако в этот момент открылась дверь, и вошел Хискок с запиской на подносе.
Миссис Мелоун взяла ее и молча прочла.
— Ответа не будет, — сказала она. По голосу матери Китти поняла: что-то случилось. Миссис Мелоун сидела, держа записку в руке.
Хискок закрыл за собой дверь.
— Роза умерла! — сказала миссис Мелоун. — Тетя Роза. — Она положила развернутую записку на колени. — Это от Эдварда.
— Тетя Роза умерла? — переспросила Китти. За мгновение до того она думала о ярком свете на красных скалах. А теперь все погрузилось в сумрак. Обе молчали. В глазах матери стояли слезы.
— Именно когда она так нужна детям, — произнесла она, воткнув иглу в материю. Она начала медленно сворачивать вышивку.
Китти закрыла «Таймс» и осторожно, стараясь не шуршать газетой, положила ее на столик. Она видела тетю Розу всего один раз. Ей стало неловко.
— Принеси мой ежедневник, — наконец попросила ее мать.
Китти принесла.
— Надо отменить званый ужин в понедельник, — сказала миссис Мелоун, просматривая свои записи о планах на неделю.
— И визит к Лэйзомам в среду, — прошептала Китти, заглядывая через плечо матери.
— Мы не можем отменить все, — сухо ответила мать, и Китти услышала в ее голосе упрек.
Но надо было писать письма. Китти занялась этим под диктовку матери.
Почему ей так хочется отменить все наши планы? — думала миссис Мелоун, наблюдая за пишущей дочерью. Почему ей больше не нравится куда-то ходить со мной? Она стала просматривать письма, которые ей отдала Китти.
— Почему в тебе так мало интереса к здешней жизни, Китти? — раздраженно спросила миссис Мелоун, отодвигая письма в сторону.
— Мама, милая мама… — начала Китти, стараясь предотвратить обычную перепалку.
— Нет, но чем ты хочешь заниматься? — настаивала ее мать. Она отложила вышивку и сидела прямо, приняв довольно грозный вид. — Твой отец и я хотим только, чтобы ты нашла себе дело по душе, — продолжила она.
— Милая мама… — повторила Китти.
— Можешь помогать отцу, если тебе скучно помогать мне, — сказала миссис Мелоун. — Папа на днях сказал, что ты совсем перестала к нему заходить. — Она, поняла Китти, имеет в виду историю колледжа, которую писал отец. Он предложил, чтобы Китти помогала ему. Она вспомнила, как чернила — из-за неловкого движения ее руки — залили пять поколений оксфордцев, уничтожив много часов изощренных отцовских усилий на бумажной ниве. Она опять услышала, как он сказал — с присущей ему учтивой иронией: «Природа создала тебя не для науки, моя дорогая», — и приложил к рукописи промокательную бумагу.