Годы
Шрифт:
— Прием был очень милый, — сказала мать.
Мэгги приблизила лицо к стеклу. Квадрат сада затопили пятна разнообразных оттенков, которые, казалось, наплывали друг на друга, пока не попадали под прямой свет из дома, внезапно превращаясь в дам и мужчин в вечерних нарядах.
— Рыбных ножей не было? — услышала она вопрос Сары.
Мэгги обернулась.
— С кем рядом я сидела? — спросила она.
— С сэром Мэтью Мэйхью, — сказала леди Парджитер.
— Кто такой сэр Мэтью Мэйхью? — спросила Мэгги.
— Весьма уважаемый человек, Мэгги! — сказала мать, взмахнув рукой.
— Весьма уважаемый человек, — эхом откликнулась Сара.
— Но это действительно так. — Леди Парджитер улыбнулась, глядя на дочь, которую особенно любила, возможно, за ее плечо.
— Сидеть с ним рядом — большая честь, Мэгги, — сказала она с неодобрением. — Большая честь. — Она задумалась, как будто вспомнила какую-то сценку, а затем подняла взгляд.
— А когда Мэри Палмер, — опять заговорила леди Парджитер, — спросила меня: «Где ваша дочь?» — я смотрю и вижу Мэгги, за милю от меня, на другом конце зала, беседующей с Мартином, которого она может встретить в любой день своей жизни в омнибусе!
Она акцентировала слова так сильно, что казалось, будто они взлетают и падают. При этом она отбивала ритм своей речи пальцами по голой руке Салли.
— Но я не вижу Мартина каждый день, — возразила Мэгги. — Я не видела его с тех пор, как он вернулся из Африки.
Мать перебила ее:
— На приемы ходят, дорогая Мэгги, не для того, чтобы говорить с кузенами. На приемы ходят для того…
Тут снаружи опять ворвалась музыка. Первые аккорды были преисполнены неистовой энергией, будто властно сзывали танцоров обратно. Леди Парджитер не договорила фразу. Она вздохнула. Ее тело словно обмякло. Тяжелые веки чуть прикрыли большие темные глаза. Она медленно покачивала головой в такт музыке.
— Что это играют? — пробормотала Эжени. Она стала мурлыкать мелодию, отбивая рукой ритм. — Я когда-то под это танцевала.
— Станцуй сейчас, мама, — попросила Сара.
— Да, мама. Покажи, как ты раньше танцевала, — стала уговаривать ее Мэгги.
— Без кавалера? — удивилась леди Парджитер.
Мэгги отодвинула кресло.
— Кавалера ты представь себе, — не отступала Сара.
— Ну что ж, — сказала леди Парджитер и встала.
Примерно вот так. — Она выдержала паузу, взяла одной рукой край юбки, другую — с цветком — слегка согнула и стала кружиться на расчищенном Мэгги пространстве. Она двигалась с необыкновенной величавостью. Все ее тело изящно подчинялось ритму и переливам музыки, которая зазвучала громче и яснее, как только Эжени начала свой танец. Она кружилась и кружилась между столами и стульями, а когда музыка затихла, воскликнула: «Вот!» Ее тело как будто сложилось и закрылось, она еще раз выдохнула: «Вот!» — и опустилась — одним движением — на край кровати.
— Чудо! — воскликнула Мэгги. Она смотрела на мать с восхищением.
— Глупости, — засмеялась леди Парджитер. Она немного запыхалась. — Я уже стара танцевать. Вот в молодости, в вашем возрасте… — Она перевела дух.
— Ты танцевала и танцевала, и выбежала на террасу, и нашла записку, вложенную в твой букет, — сказала Сара, поглаживая руку матери. — Расскажи эту историю, мама.
— Не сегодня, — отказалась леди Парджитер. — Слышите, часы бьют!
Аббатство располагалось очень близко, и бой часов наполнил спальню, мягко, но тревожно, будто в окно влетела стая вздохов, которые спешили один вослед другому, скрывая за собой что-то грозное. Леди Парджитер стала считать. Было очень поздно.
— Я расскажу вам, как это было, на днях, — сказала она, наклоняясь, чтобы поцеловать дочь на прощанье.
— Сейчас! Сейчас! — закричала Сара, не отпуская мать.
— Нет, не сейчас, не сейчас! — Леди Парджитер опять засмеялась, выдергивая свою руку. — Меня папа зовет!
Из коридора послышались шаги, а потом — из-за двери — голос сэра Дигби:
— Эжени! Очень поздно, Эжени!
— Иду! — крикнула она в ответ. — Иду!
Сара ухватилась за шлейф ее платья.
— Ты еще не рассказала нам историю про букет, мама!
— Эжени! — опять позвал сэр Дигби, в его голосе слышалась властность, не допускающая возражений. — Ты заперла…
— Да, да, да, — сказала Эжени. — Я все расскажу вам в другой раз.
Она освободилась от рук Сары, быстро поцеловала обеих дочерей и вышла.
— Не расскажет, — с горечью сказала Мэгги, подбирая свои перчатки.
Они прислушались к голосам в коридоре. Говорил отец. Он сердито ворчал, порицая мать.
— Вытанцовывает верхом на своей шпаге. Верхом на шпаге и с цилиндром под мышкой, — сказала Сара, ожесточенно взбивая подушки.
Голоса стали слабеть: родители пошли по коридору, а затем вниз по лестнице.
— Как думаешь, от кого была та записка? — спросила Мэгги и посмотрела на сестру, которая зарывалась в подушки.
— Какая записка? А, в букете. Не помню. — Она зевнула.
Мэгги закрыла окно и сдвинула шторы, оставив узкую щель, через которую проникал свет.
— Задвинь совсем, Мэгги, — раздраженно попросила Сара. — Надоел этот шум.
Она свернулась калачиком спиной к окну, надвинув на голову подушку, чтобы не слышать музыку, которая все еще доносилась снаружи, и вдавив лицо в ложбину между подушками. Она была похожа на куколку, туго закутанную в белые простыни. Виден оставался только нос. Под простыней ясно определялись очертания бедра и стоп, торчавших над краем кровати.