Годы
Шрифт:
«Как здорово! — подумала Китти, как будто была девочкой, которая сбежала от няни. — Поехали!»
Некоторое время она неподвижно сидела в своем ярко освещенном купе. Затем потянула вниз шторку, но та, щелкнув, свернулась обратно. Мимо скользили протяженные огни: огни заводов и складов, полутемных глухих улиц. Их сменили асфальтовые дорожки и более частые огни общественных парков, затем — кусты и живая изгородь, обрамлявшая какое-то поле. Лондон остался позади вместе со своим сиянием, которое, по мере того как поезд вонзался во тьму, как будто все уже сжималось огненным кругом. С грохотом поезд ворвался в туннель. В этот момент словно произошла ампутация: Китти была отрезана от светового круга.
Она оглядела тесное купе, место своего временного заточения. Все слегка подрагивало. Слабая, но постоянная вибрация пронизывала каждый предмет. Китти как будто оставляла один мир и вступала в другой, и сейчас был как раз момент перехода. Она посидела немного, а потом разделась и, взявшись за шторку рукой, замерла. Поезд уже набрал скорость и летел во весь опор через темные равнины. Кое-где виднелись далекие огни. Темные купы деревьев выделялись на серых полях, покрытых сочной летней травой. Свет от паровоза выхватывал то неподвижную группу коров, то изгородь из боярышника. Вокруг лежали сельские просторы.
Китти опустила шторку и забралась в постель. Она улеглась на довольно жесткой полке спиной к стене и чувствовала головой легкое подрагивание. Она слушала гул, который поезд начал издавать, набрав скорость. Мощная сила мягко несла ее по Англии на Север. Мне ничего не надо делать, думала Китти, ничего, ничего, только позволить нести себя. Она повернулась и опустила синий абажур лампы. В темноте шум поезда стал громче; его вибрирующий грохот был ритмичным, он словно перетряхивал сознание Китти, выбрасывая оттуда все мысли.
Все, да не все, подумала она, переворачиваясь на другой бок. Я уже не ребенок — она посмотрела на лампу под синим абажуром, — детство далеко позади. Годы все меняют, многое уничтожают, с годами копятся тревоги и заботы: вот они опять тут как тут. К ней возвращались обрывки разговоров, картины вставали перед глазами. Вот она захлопнула фрамугу, ют волоски на подбородке тетушки Уорбертон. Женщины встают, в гостиную входят мужчины. Китти вздохнула и опять перевернулась. Они все одинаково одеты, думала она, и живут тоже одинаково. Что же в этой жизни правильно? А что — нет? И снова она перевернулась на другой бок.
Поезд нес ее дальше. Его гул стал глубже и равномернее. Как же заснуть? Как избавиться от мыслей? Она отвернулась от света. Где мы сейчас? — спросила она себя. Где теперь едет поезд? Сейчас,прошептала она, закрывая глаза, мы проезжаем мимо белого дома на холме; а сейчаседем по туннелю; а сейчас— по мосту через реку… Затем мысли стали реже, между ними появились пробелы, они начали путаться. Прошлое и настоящее переплелись. Она увидела Маргарет Мэррабл, пробующую ткань платья на ощупь, но одновременно ведущую быка за кольцо в носу… Я сплю, сказала себе Китти, приоткрыв глаза; слава Богу — глаза опять закрылись — я сплю. И она отдала себя целиком во власть поезда, чей гул стал теперь глухим и отдаленным.
В дверь постучали. Некоторое время Китти лежала, не понимая, почему комната так трясется; затем все встало на свои места: она была в поезде, ехала по стране; теперь они приближались к станции. Китти встала.
Она быстро оделась и вышла в коридор. Было еще рано. Она посмотрела на несущиеся мимо поля. Они были голые — угловатые поля Севера. Весна пришла сюда поздно, листья на деревьях еще не совсем развернулись. Шлейф дыма опустился и окутал дерево белым облаком. Когда он поднялся, Китти подумала, как красиво все освещено: ясно и резко, с преобладанием белых и серых тонов. В этом краю не было и следа от мягкости, от зеленой веселости Юга. Однако вот и железнодорожный узел, и газгольдер: поезд въезжал на станцию. Он замедлил ход, и фонарные столбы на платформе постепенно остановились.
Китти вышла и глубоко вдохнула холодный свежий воздух. Ее ждал автомобиль. Увидев его, она сразу вспомнила: машина новая, подарок на день рождения от мужа. Она еще ни разу на ней не ездила. Коул прикоснулся к шляпе.
— Ну, давайте откроем ее, Коул, — сказала она.
Он откинул верх, еще тутой от новизны, и она села рядом с ним. Очень медленно — мотор работал неровно, то затихая, то опять наращивая обороты — они отъехали. Их путь лежал через городок. Все магазины были еще закрыты; женщины, стоя на коленях, скребли пороги; в спальнях и гостиных были задернуты шторы; движения на улицах почти не было, лишь погромыхивали тележки молочников. Собаки трусили прямо по середине мостовой, направляясь куда-то по своим собственным делам. Коулу то и дело приходилось гудеть.
— Со временем привыкнут, миледи, — сказал он, когда из-под колес выскочила большая пятнистая дворняга. В городе он ехал осторожно, но за его пределами прибавил газу. Китти увидела, что стрелка спидометра скакнула вверх.
— Приемистая? — спросила она, слушая мягкое урчание двигателя.
Коул приподнял ногу, чтобы показать, как легко он нажимает на педаль акселератора. Затем он придавил ее опять, и машина прибавила ход. Мы едем слишком быстро, подумала Китти; однако дорога — Китти все время смотрела вперед — была по-прежнему пуста. Им встретились лишь две-три неуклюжих крестьянских телеги; увидев автомобиль, люди останавливали лошадей, взяв их под уздцы. Впереди простиралась жемчужно-белая дорога; изгороди были покрыты острыми весенними листочками.
— Сюда весна запоздала, — сказала Китти. — Были холодные ветры?
Коул кивнул. В отличие от лондонских лакеев, в нем не было никакого подобострастия; рядом с Коулом Китти чувствовала себя легко и могла молчать. Теплые волны воздуха чередовались с холодными, он то приятно благоухал, то — когда они проезжали ферму — едко и кисло пах навозом. Когда они стали штурмовать холм, Китти откинулась назад, придерживая рукой шляпку.
— Вы не сможете въехать на вершину, Коул, — сказала она.
Скорость немного упала: они взбирались на знакомый Крэббов холм, с желтыми полосами от тележных колес — там, где возницы тормозили. В былое время, когда они еще ездили на лошадях, здесь приходилось вылезать и идти пешком. Коул ничего не ответил. Он хотел показать, на что способен двигатель, поняла Китти. Машина гладко катила вверх. Однако подъем был длинный; посередине был ровный участок, а потом дорога опять пошла в гору. Автомобиль ехал из последних сил, но Коул был настойчив. Китти увидела, как он немного подается всем телом то вперед, то назад, будто подгоняя лошадь. Она почувствовала, что у него напряглись мышцы. Еще немного, и машина остановится. Но нет — они были уже на вершине. Машина справилась!