Голем и джинн
Шрифт:
Мужчина потряс головой, показывая, что не понимает, и вдруг обнаружил, что уже не может остановиться, что голова трясется все сильнее и сильнее, потому что эти непонятные звуки как будто поселились у него в голове. Они звучали все громче, метались внутри черепной коробки, бились о края, гудели пронзительно, словно стая ос. Он зажал уши пальцами, попытался крикнуть: «Пожалуйста, помогите мне», но не услышал собственного голоса. Лицо глядящего на него старика выражало только самое невинное удивление. Люди, стоящие в очереди, начали оглядываться. Мужчина обхватил руками голову, чтобы хоть как-то унять этот страшный шум, и упал
Служащий иммиграционного бюро еще раз просмотрел документы и внимательно взглянул на стоящего перед ним человека. Тот выглядел куда старше своих шестидесяти четырех, но с этими изработавшимися крестьянами никогда не угадаешь: ему могло быть и шестьдесят, и сто лет.
— В каком году вы родились?
По другую сторону стола переводчик прокричал вопрос в ухо старика.
— В тысяча восемьсот тридцать пятом, — ответил тот.
Ну, раз так… Спина у старика была прямой, глаза ясные, и печать медицинской комиссии еще не просохла на его документах. Он уже предъявил кошелек с двадцатью американскими долларами и несколькими монетами. Достаточно на первое время. Нет никаких оснований не пропускать его.
Вот имечко, конечно…
— Давайте назовем вас как-нибудь по-американски, — предложил чиновник. — Вам самому так будет удобнее.
Под встревоженным взглядом старика он вычеркнул в документе слова «Иегуда Шальман» и твердым уверенным почерком написал сверху: «Джозеф Шаль».
13
В Маленькой Сирии наступал сезон Рождества со всеми его украшениями и праздниками. Неожиданно Джинн обнаружил, что Арбели то и дело пропадает в церкви. «Новена, — объяснял он. — Или День Непорочного зачатия. Или Откровение святому Иосифу. — Но что все это означает?» — спрашивал Джинн. И постепенно, с трепетом и не очень уверенно, Арбели начал излагать ему сжатую историю жизни Христа и основные законы его Церкви. Рассказы эти нередко сопровождались длинными запутанными, а иногда и сердитыми спорами.
— Послушай меня и скажи, правильно ли я все понял, — попросил как-то Джинн. — Ты и твои близкие верят, что на небе живет призрак, который может исполнить ваши желания.
— Ты ужасно все упрощаешь.
— И те же люди считают, что мы, джинны, всего лишь сказка для детей?
— Это совсем другое. Это вопрос религии и веры.
— А в чем разница?
— Ты правда не понимаешь или хочешь оскорбить меня?
— Я правда не понимаю.
Арбели погрузил только что законченную сковородку в бак с водой — к этому времени они с Джинном от всей души ненавидели сковородки — и подождал, пока не рассеется облачко пара.
— Вера — это когда тебе не нужны доказательства и ты просто сердцем знаешь, что это правда.
— Понятно. А до того, как ты освободил меня из кувшина, ты разве не знал сердцем, что джиннов не существует?
— Знал почти наверняка, — нахмурился Арбели.
— И тем не менее вот он я —
— Вот именно! Посмотри на себя! Ты же сам — живое доказательство: то, что считается суеверием, может оказаться правдой!
— Но я же был всегда.Джинны, если захотят, могут оставаться невидимыми, но это не значит, что нас нет. И мы уж точно не требуем, чтобы нам поклонялись. А кроме того, — добавил он с удовольствием, потому что давно уже приберегал этот аргумент для решающего момента, — ты и сам говорил мне, что иногда не веришь в своего Бога.
— Не следовало мне это говорить, — огорченно пробормотал Арбели. — Я был пьян.
Пару дней назад Арбели, воодушевленный своим коммерческим успехом, решил угостить ученика аракой. Эта пахнущая анисом водка не оказывала никакого действия на Джинна: он чувствовал только приятный вкус и мгновенное ощущение тепла внутри, возникающее, когда она сгорала. Но его заинтересовало волшебное превращение, происходящее с напитком при добавлении воды, когда из прозрачного он становился дымчато-белым. Каплю за каплей он доливал воду все в новые стаканчики и любовался возникающими в жидкости клубами и спиралями. «И как это на тебя действует?» — спрашивал он у Арбели. «Не знаю, — пьяно ухмылялся тот, опрокидывая еще один стаканчик разбавленной Джинном водки. — Но точно, действует!»
— Раз ты был пьян, значит говорил неправду? — допытывался Джинн.
— Да. От водки человек становится дурным. А кроме того, даже если бы я и не верил в Бога, что от этого изменилось бы? Я и в тебя не верил, а ты тем не менее существовал. То же и с Богом: Он существует, веришь ты в Него или нет.
Беда в том, что вера самого Арбели покоилась на довольно шатком основании. И что еще хуже, все эти религиозные споры с Джинном заставляли его чересчур пристально вглядываться в собственные, и без того нетвердые, убеждения, вместо того чтобы просто верить и находить в этом утешение. По ночам, оставшись в одиночестве, он иногда плакал, обуреваемый сомнениями и тоской по дому.
Тем не менее в канун Рождества он отправился в ярко освещенную церковь, выслушал службу, вместе с соседями принял причастие и, чувствуя на языке тяжесть пропитанного вином хлеба, попытался проникнуться чудом рождения Святого Младенца. Потом на организованном дамами из церковного комитета обеде он сидел за длинным столом, выделенным для холостых мужчин, и ел табуле,лепешки и кеббе,по вкусу совсем не похожие на те, что готовила его мать. Потом двое мужчин достали лютню и барабан, и все стали танцевать дабку.Арбели тоже танцевал, но не потому, что ему было весело, а просто чтобы не отставать от других.
Он ушел с обеда и отправился домой. Ночь была морозной, и ледяной воздух обжигал легкие. Наверное, думал он, стоит выпить стаканчик араки — только один на этот раз — и пораньше лечь спать. Проходя мимо мастерской, он заметил, что там все еще горит лампа. Странно: обычно в это время Джинн шатался по городу, ублажал в постели богатых наследниц, или чем еще он там занимался.
В мастерской никого не оказалось. Арбели нахмурился. Неужели Джинн забыл погасить лампу? Он подошел поближе и в круге света на верстаке заметил миниатюрную серебряную сову.