Голливуд

Буковски Чарльз

— А так я что — влияния не окажу?

— Ему виднее.

— Думаешь, он справится с ролью?

— Вопрос! Он же прямо с улицы! Каштанами торговал! В Нью-Йорке!

— Я видел кое-какие его фильмы…

— И что?

— Может, ему не стоит каждый раз скалиться, когда он не знает, что делать в кадре? И лупить кулачищем по холодильнику. И еще эта дурацкая нью-йоркская походка — будто у него банан в жопе.

— Он был боксером, Джек Бледсоу этот.

— Эка невидаль! Все мы были боксерами!

— Он сделает эту роль,

поверь.

— Джон, я не хочу, чтобы в нашем фильме воняло Нью-Йорком. Мой герой — парень из Калифорнии. Калифорнийцы — ребята простые, без затей. Они не суетятся и просчитывают каждый шаг. Не психуют зазря. И главное — они готовы к убийству. И при этом не напускают никакого туману.

— Вот и объясни ему все это.

— Ладно. Где и когда?

Встречу назначили на восемь вечера в северном Голливуде. Мы минут на пяток опоздали. Долго искали дом в лабиринте каких-то темных тропинок.

— Надеюсь, у него найдется выпить. Надо было с собой захватить.

— Наверняка у него есть, — сказала Сара.

Мы запутались в нумерации. Наконец увидели на балконе одного из домов Джона.

— Сюда давайте!

Мы поднялись по лестнице. В этом гнездышке Джек скрывался от всенародной любви.

Джон отворил дверь, и мы вошли. Они сидели на диване — Джек Бледсоу и его милок Ленни Фидело. Фидело играл с ним в эпизодах. Джек Бледсоу выглядел точь-в-точь как экранный Джек Бледсоу. Ленни был огромный парень, тяжеловес. Прожитая жизнь читалась на нем как открытая книга. Он мне сразу понравился. Глаза у него были большие и печальные. Руки крупные. Он казался усталым и одиноким. В порядке, в общем.

Стали знакомиться.

— Что за парень? — спросил я Джека, кивая на Ленни. — Твой телохранитель?

— Ага, — ответил Джек.

Джон стоял, улыбаясь, предвкушая теплую задушевную встречу. Впрочем, черт знает что он там думал.

— У тебя выпить есть? — спросил я.

— Только пиво. Сойдет?

— Сойдет, — ответил я.

Ленни вышел в соседнюю комнату за пивом. Мне стало жаль Сару. Она, бедняжка, не пивная душа.

Стены были оклеены афишами боксерских матчей. Я прошелся, посмотрел. Здорово. От одного их вида почувствовал себя мачо.

Из дивана торчали пружины, подушки валялись на полу вперемешку с ботинками, журналами, бумажными пакетами.

— Типичная мужская берлога, — засмеялась Сара.

— Ага. Мне нравится, — сказал я. — Много я повидал на своем веку, но это — высший класс.

— Нам нравится, — сказал Джек.

Вернулся Ленни с пивом. Баночным. Мы вскрыли жестянки и, отхлебнув по паре глотков, расселись.

— Значит, сценарий ты прочитал? — спросил я Джека.

— Да. Этот парень — вы сами?

— Я. Только в далеком прошлом.

— А вы порядком нахлебались за свою жизнь, — сказал Ленни.

— Было.

— А вы правда торговали сэндвичами вразнос?

— Приходилось.

Пивко было хорошее. Воцарилось молчание.

— Ну, что скажешь? — спросил Джон.

— Насчет Джека?

— Да.

— Годится. Надо только его слегка встряхнуть.

— Прояви свои борцовские качества, — сказал Джон. Я встал и принял стойку.

— Уймись, — сказала Сара. Я сел.

— У меня был неплохой захват. Но всегда недоставало воли к победе. Чувствовал себя неуверенно. А пиво еще есть?

— Конечно, — спохватился Ленни и пошел за пивом.

Весь Голливуд знал, что Джек Бледсоу в контрах с Томом Пеллом. Во всех интервью он не упускал случая его подковырнуть: «Том — из района Малибу. А я прямо с улицы». Мне-то плевать, откуда актер родом, лишь бы играть умел. Они оба умели. И на кой им катить бочку друг на друга, как это в заводе у писак?!

Ленни принес пиво.

— Последнее, — объявил он.

— Тьфу ты, жалость какая, — загрустил я.

— Я сейчас, — сказал Джон.

И побежал за пивом. Умничка Джон.

— А как вам Джон Пинчот? — спросил Джек.

— Ты видел его документашку про Лидо Мамина?

— Нет.

— Пинчот не знает страха. Любит играть со смертью.

— Он на ней зациклился, да?

— Вроде того. Кроме фильма о Мамине он сделал еще кое-что. Я ему верю как самому себе. Голливуд его не охмурил. Хотя, конечно, еще всякое может случиться.

— А вас-то самого?

— Что — меня?

— Вас-то Голливуд не взял за жопу?

— Никак нет.

— С тем и помрете?

— Зачем же — жизнь только начинается.

— Хэнк терпеть не может кино, — сказала Сара. — Последний фильм, который ему понравился, «Потерянный уик-энд», и было это сто лет назад.

— Там только Рей Милленд был хорош, а остальное — липа, — сказал я.

Мне захотелось отлить, и я спросил, где сортир.

Пошел, сделал свое дело.

Повернулся к раковине вымыть руки.

Что за мать твою так?

В раковине торчало белое полотенце. Один конец зафигачили в сток, другой свисал на пол. Мне это не понравилось. Полотенце промокло насквозь, с него капало. На кой черт надо было это делать? Что бы это значило? Следы недавнего веселья? Я чувствовал, что это неспроста. Да, как же я, однако, стар; отстал от жизни. Столько прожив, столько познав, я, поди ж ты, не мог разгадать смысла какого-то паршивого мокрого утиральника.

И главное, Джек знал, что я сюда иду, — почему не убрал эту фигню? Может, это мне послание?

Я вышел из уборной.

Будь я нью-йоркцем, я бы как ни в чем не бывало поинтересовался: «А чой-то у вас там в раковине мокрое полотенце делает?»

Но я калифорниец. И потому молча вошел в комнату и сел, не сказав ни слова, ибо это не мое собачье дело.

Джон уже вернулся с пивом, и у меня под рукой оказалась открытая банка. Я взял ее. Жизнь вновь была хороша.

— На главную женскую роль приглашу Франсин Бауэре, — сказал Джек. — Она мне не откажет.