Голливуд
Шрифт:
— Пригласи меня к себе. Увидишь, как мы поладим.
— Что-то ты стала забывать старых друзей.
— Зайди ко мне в контору. Я устрою тебя в кино.
Дама-полицейский надела блузку, форменку и удалилась.
Народ потянулся к Фридману с приветствиями и поздравлениями. Он смотрел, никого не узнавая. Потом быстро покончил со жратвой и принялся пить. Выпить он тоже был не дурак. Мне это понравилось.
Он потихоньку расслабился и стал гулять между столиками, перебрасываясь словечком-другим с гостями.
— Боже, —
— А что?
— У него макаронина прилипла к губам — и никто ему об этом не скажет!
— Вижу-вижу! — сказал Джон.
Гарри Фридман все ходил между народом и беседовал. И никто не заикался насчет макаронины. Наконец он приблизился к нам, оказался через столик от нашего. Я поднялся с места и подошел к нему.
— Мистер Фридман, — начал я.
Он повернул ко мне монструозное лицо гигантского младенца.
— Да?
— Стойте-ка!
Я протянул руку, подцепил пальцами макаронину и отклеил от его рта.
— Вы так с ней и ходили. Извините, я не выдержал.
— Спасибо.
Я вернулся к нашему столику.
— Ну, и как он тебе? — спросил Джон.
— По-моему — прелесть.
— Я же говорил. В жизни ничего подобного не встречал, если не считать Лидо Мамина.
— Все равно ты поступил очень благородно — снял с него эту дурацкую лапшу. Ведь никто больше не осмелился!
— Я вообще ужасно благородный.
— Ой ли? И какие же благородные поступки за тобой числятся?
Наша бутылка опустела. Я подал знак официанту. Он насупился, но принес новую.
А я так и не смог вспомнить своего благородного поступка. Чтоб был недавний…
Начался предсъемочный период. Все вроде шло гладко. Потом позвонил Джон.
— Беда.
— Что стряслось?
— Фридман и Фишман…
— Что они выкинули?
— Пытаются выпихнуть моих продюсеров — Тима Радди и Лэнса Эдвардса.
— Радди я знаю, а кто такой Эдвардс — понятия не имею. В чем дело-то?
— Эти ребята давно со мной. Вложили деньги и время. А теперь Фридман и Фишман намерились дать им под зад коленкой. Давят на меня со всех сторон. Инвестиции срезают. У «Файерпауэр» дела пошли худо. Их акции поднимались до сорока пунктов, а сейчас их сбрасывают по четыре.
— Хреново.
— Они наседают: избавляйтесь, мол, от этих ребят, они нам ни к чему! — Но мне, отвечаю, нужны. — На кой черт? — спрашивают. — Я с ними подписал контракт. — Да что такое контракт! — говорят. — Это бумажонка, которую взять да и выбросить!
— Не слабо.
— Жмут и давят, давят и жмут… И будут жать, покуда все масло из меня не выжмут. Я уже согласился сократить съемочный период с тридцати четырех до тридцати двух дней. Бюджет скукоживается… Им не нравится мой звукооператор. Хотят взять подешевле. И главное, говорят, гони в шею своих продюсеров, они нам на фиг не нужны.
— Что думаешь делать?
— Не могу я выкинуть Тима и Лэнса. Мы вот с какого конца решили попробовать. Завтра я и Тим завтракаем с одним адвокатом. Его весь Голливуд знает. Одно упоминание его имени нагоняет страху. Он все может. А Тиму он кое-что задолжал. После завтрака мы заедем к Фридману и Фишману и адвоката этого прихватим. Хорошо бы и ты за компанию прошвырнулся, а? Сможешь?
— Конечно. Куда и когда?
Завтракали у «Муссо». Заняли большой стол в углу. Заказали и выпивку. К нам подтягивался народ перекинуться словечком с юридическим светилом. Правда, все просто дрожали перед ним от страха. Но светило вел себя крайне великодушно. На нем был очень дорогой костюм.
Адвокат, Лэнс и Джон разработали стратегию отношений с Фридманом и Фишманом. Я в это дело не вникал. Командовал юрист: ты скажешь то, а ты — сё. Этого не говори, я сам скажу. И все в таком духе.
Адвокаты, врачи и дантисты обирают людей до нитки. Писателям остается помирать с голодухи, кончать жизнь самоубийством или сходить с ума.
Завтрак закончился, мы разошлись по машинам и поехали к зеленому билдингу, где нас ожидали Фридман и Фишман. Мы договорились собраться у подъезда.
Секретарша проводила нас в кабинет Гарри Фридмана, и не успели мы войти, как Фридман встал из-за стола и начал с места в карьер:
— Сожалею, но ваши ребята обанкротились, и тут ничем не поможешь. Эти двое должны выйти из дела. Мы не можем тащить их на своем горбу. Мы не благотворительная организация.
Мы расселись вдоль стенки.
— Мистер Фридман, — начал Джон, — я не могу обойтись без этих людей, они знают суть дела. Фридман, по-прежнему стоя, оперся костяшками пальцев о столешницу.
— Незаменимых нет! Тем более когда речь идет об этих господах. Зачем они нам? Ну ответьте, зачем?
— Они мои сопродюсеры, мистер Фридман…
— А я генеральный продюсер! Я главнее! И я в них не нуждаюсь! Кровососы! Пиявки!
За спиной Фридмана отворилась дверь, и вошел Фишман. Он был не таких внушительных размеров, как Фридман. Фишман обошел вокруг партнера. Он был шустренький. Выходя на второй круг, он прокричал:
— Пиявки! Пиявки! Пиявки!
И юркнул в ту же дверь, за которой, наверное, находился его кабинет. Фридман опустился в кресло. Он наверняка знал, кого мы к нему привели. Сидя за столом, он сказал уже вполне мирно:
— Нам никто не нужен.
Светило откашлялся и произнес:
— Прошу прощенья, но существует контракт…
Фридмана подбросило в кресле.
— А ты заткнись, ученая задница!
— Я с вами свяжусь позже, — пообещал светило.
— Валяй! Свяжется он со мной! Попробуй, свяжись, хрен заумный! Мне на тебя плюнуть и растереть!