Голливуд

Буковски Чарльз

Я набрал номер и застал его дома.

— Эктор, это Хэнк.

— О, привет, Хэнк! Как дела?

— Не больно хорошо.

— В чем проблема?

— В «Джиме Биме». Тут один парень раззвонил по всему городу, что вы с ним получили права на Генри Чинаски. Ты знаешь, о ком я говорю.

— А, это Флетчер Джейстоун?

— Да. Тебе, Эктор, наверное, известно, что я ни душу свою, ни задницу за две штуки не толкну.

— А Флетчер говорил…

— Ничего такого в четвертом разделе нет.

— Он говорит,

что есть.

— А ты сам читал?

— Да.

— Так есть или нет?

— Черт его знает.

— Слушай, малыш, ты же не хватишь меня серпом по яйцам за какую-то вшивую писанину, в которую и врубиться-то никто не может?

— Ты о чем?

— О том, что мы запустились с фильмом, а ты с этим ублюдком нас подсек. Ты что, забыл, как мы с тобой бухали и разговоры душевные вели?

— Разве такое забудешь!

— Тогда вразуми своего дружка. Он перекрыл нам кислород. А мы хотим дышать как все люди. Только и всего. Всего-то только.

— Хэнк, я тебе перезвоню.

Я сел у телефона и стал ждать, Я ждал четверть часа.

Наконец он зазвонил.

На проводе был Эктор. «Все в порядке, Джейстоун отступится».

— Спасибо, старина, я знал, что у тебя доброе сердце. Бизнес тебя еще не загубил.

— Джейстоун направит тебе депешу прямо сейчас.

— Гениально! Эктор, т, ы прелесть!

— И знаешь что, Хэнк…

— Что?

— Я не выбросил из головы идею с «Транспортным чиновником».

— Вот и хорошо, малыш. Привет жене.

— А ты Саре передавай привет, — сказал Эктор.

Девять десятых всяких дел в этом роде решается по телефону, оставшаяся десятая часть уходит на подписание бумаг.

Я позвонил Джону.

— Эктор добрался до этого Джейстоуна; он высылает отступную.

— Отлично! Отлично! Значит, можно двигаться вперед. А вы с Эктором корешились, да?

— Да, и как видишь, он про это не забыл.

— Как только я получу от него весточку, сразу же свяжусь с нашим новым продюсером… Кстати, чего я буду ждать у моря погоды, может, лучше подъехать к нему в контору и подобрать эту бумаженцию на месте?

— Конечно, звякни ему и договорись.

— Значит, мы опять беремся за картинку, — сказал Джон.

— Точно. Надо это дело обмыть у «Муссо».

— Когда?

— Завтра. В полвторого.

— Тогда до встречи, — сказал Джон.

— Пока, — ответил я.

Итак, я сидел за машинкой, трудясь над стихами, и рассылал их по мелким журнальчикам. Рассказы у меня почему-то никак не выпечатывались, это мне не нравилось, но насиловать себя я не хотел и потому шлепал стихи. В этом была своя радость. Может, в один прекрасный день что-нибудь получится и с прозой. Я очень на это надеялся. А пока что лошадки бегали, вино текло рекой, а Сара занималась чем-то прекрасным в саду. От Джона не было вестей целую неделю. Потом наконец

он позвонил.

— Я ведь тебе говорил, что мы нашли нового продюсера?

— Да, ну что, он готов взяться за дело?

— Он отвалил. Сказал, что не хочет делать наш фильм.

— Почему?

— Говорит, пока ждал отступную бумагу, получил заманчивое предложение. Сценарий про двух близнецов-сирот, которые становятся чемпионами мирового чемпионата по теннису.

— Звучит и в самом деле фантастически. Жаль, что не я придумал.

— Но есть и хорошие новости.

— Например?

— «Файерпауэр» возобновляет с нами контракт.

— С какой радости?

— Испугались, небось, что кто-то другой сорвет куш. У них на это дело нюх. В конце концов, бюджет ощипали до костей — благодаря им, между прочим. А теперь они не желают, чтобы другие поживились за их счет. Мне Гарри Фридман звонил. «Хочу это проклятое кино», — говорит. «Ладно, — отвечаю, — получишь». — «А если оно не даст кассы, руки тебе оборву».

— Значит, все сначала.

— Ага, сначала.

Дня через три-четыре он позвонил опять.

— Ничего, если я заеду? Надо кое-что обсудить.

— Конечно, Джон.

Не прошло и получаса, как он уже был у меня. Бутылка и стаканы ждали на кофейном столике.

— Входи, Джон.

— А где Сара?

— В актерской студии.

— О!

Джон прошелся по комнате и уселся на свое любимое место возле камина. Я наполнил его стакан.

— Ну, выкладывай.

— Мы все подготовили к съемкам, утвердили график. И тут Франсин Бауэре, она в Бостоне сейчас, заболела. Ждет операции. Она не сможет начать через две недели.

— Что же делать?

— Будем снимать без нее. Джека Бледсоу будем снимать, все прочее. А ее оставим на потом. Собирались уже отснять первый эпизод с Джеком, да он отказался.

— А он-то что?

— Требует, чтобы за ним приезжал «роллс-ройс».

— С чего вдруг?

— Это предусмотрено контрактом. Нашли мы ему этот «ролле». Оказывается — цвет не тот. Отсняли несколько сцен без Франсин и Джека. Тем временем подыскали нужный цвет тачки, Джек готов выйти на площадку.

Я снова наполнил стаканы.

— Теперь он пожелал, чтобы ты посмотрел, как он работает, — сказал Джон.

— Он что — не знает, что мне надо на скачки ездить?

— Он говорит, скачки ведь не каждый день.

— Это верно.

— Хэнк, он хочет, чтобы ты сделал для него эпизод.

— Да ну?

— Сцену у зеркала. Чтобы он чего-то там перед зеркалом говорил. Может, стих прочитал бы…

— Да это загубит все к чертовой матери.

— Беда с этими актерами. Если они на самом старте заартачатся, того и гляди, угробят картину. «Дожил», — подумал я, — вот идиот, торгуй задницей при всем честном народе».