Голливуд
Шрифт:
Мы поднялись и направились к двери. Пошептавшись, Тим и светило отвалили. Джон сказал, что хочет продолжить беседу. Я тоже остался.
Мы снова сели.
— Не могу я платить этим парням, — сказал Фридман.
Джон подался вперед и погрозил пальцем:
— А какого же черта ты, Гарри, заставляешь их даром ишачить?
— А мне в кайф, когда на меня задарма ишачат.
— Разве ж это справедливо? Они уже несколько месяцев проработали! Ты должен им заплатить.
— Ладно, дам им пятнадцать тысяч.
— То есть тридцать на круг —
— Нет, зачем, я дам пятнадцать на двоих.
— Это невозможно!
— Все возможно.
Тут он обратил внимание на меня.
— А это что за парень?
— Автор сценария.
— Староват что-то. Долго не протянет. Я урежу ему гонорар на десять тысяч.
— Руки коротки, я сам ему плачу.
— Тогда с тебя сниму десятку, а ты уж с него.
— Кончай, Гарри…
Фридман поднялся из-за стола, прошел к кожаному дивану у стены и, растянувшись на нем во весь рост, уставился в потолок и замолк. Потом послышалось всхлипыванье. Глаза Фридмана наполнились влагой.
— Нет у меня денег. Нету. Прям беда. Хоть вы помогите!
Он молчал добрых две минуты. Джон закурил, ожидая продолжения.
И Фридман, не сводя глаз с потолка, заговорил:
— Это ведь будет художественная картина, так?
— Ну да, — кивнул Джон.
Гарри Фридман слетел с дивана и подскочил к Джону.
— Произведение искусства! Искусства, мать его растак! Значит, и тебе хрен обломится!
Джон встал.
— Мистер Фридман, нам пора.
Мы двинулись к двери.
— Джон, — сказал Фридман, — этих кровососов надо отпустить. Пиявки! — услыхали мы его крик уже за дверью. Мы пошли в сторону бульвара.
Мы с Сарой решили еще разок наведаться в гетто. Поехали на нашем дряхлом «фольксе», который, к счастью, не загнали.
Никаких неожиданностей по дороге мы не встретили, если не считать того, что кто-то выкинул на самую середку мостовой старый матрас, и нам пришлось сделать крюк.
А вообще эта местность напоминала деревню после бомбовой атаки. Улицы словно вымерли. Будто аборигены подали сигнал «в убежище!». Но при этом я чувствовал на себе сотни глаз. Может, воображение разыгралось.
Я затормозил, мы припарковались и постучали в дверь. На ней зияли пять пулевых пробоин. Раньше я их не видел.
Стук пришлось повторить.
— Кто там? — раздался голос Джона.
— Хэнк и Сара. Мы тебе звонили.
— Ах ты, мать честная! Дверь отворилась.
— Прошу!
У стола стоял Франсуа Расин с бутылкой вина.
— Жизнь — пустая штука, — возвестил он.
Джон закрыл дверь на цепочку.
Сара пробежала пальчиками по пулевым отверстиям.
— Это что — термиты прогрызли? Джон засмеялся.
— Ага. Садитесь.
Он принес стаканы, мы сели. Разлили вино.
— Они тут на днях девчонку разложили на капоте моей тачки. Впятером. Или вшестером. Мы вмешались. Они осерчали. И через пару дней вечерком являются — и бах-бах-бах — продырявили дверь. И — тишина.
— Но мы, слава Богу, живы, — констатировал Франсуа. — Сидим и винцо попиваем.
— Они пытаются выкурить нас отсюда, — сказал Джон. — На все идут, чтобы мы сделали ноги.
— Придет час, и мы их протянем навсегда, — вставил Франсуа.
— У них больше пушек, чем у копов, — сказал Джон. — И они гораздо чаще пускают их в ход.
— Все же лучше вам отсюда убраться подобру-поздорову, — заметила Сара.
— Шутишь? Мы заплатили за три месяца вперед. Мыслимо ли — такую прорву денег бросить коту под хвост!
— А жистянку свою дорогую под хвост пустить — дешевле, что ли? — сказал Франсуа, делая внушительный глоток.
— Вам хоть заснуть удается? — спросил я.
— Если на ночь нагрузиться как следует. Но вообще-то тут ни днем ни ночью покоя нет. Решетки на окнах — фигня. У моего соседа они тоже были. И в один прекрасный вечер сидит, ужинает, глядь — за спиной парень с пушкой. Через крышу пролез. В щель какую-то. Они слышат каждое наше слово. И сейчас, между прочим.
Из-под пола раздался громкий стук.
— Слыхали?
Франсуа вскочил и затопал ногами.
— Тихо! Тихо! Кончай стучать, мудак трахнутый!
Стук прекратился. Нам, видно, просто решили дать понять, что мы на мушке. Не более того.
Франсуа сел.
— Ужас какой! — сказала Сара.
— Твоя правда, — отозвался Джон. — Они сперли у нас телевизор, но он и ни к чему.
— Я думал, это негритянское гетто, а гляжу, у вас и латиносы появились.
— Да, — ответил Джон. — Тут база одной из самых крутых мексиканских группировок — V-66. Чтоб в нее вступить, надо кого-нибудь укокошить.
Воцарилась тишина.
— Как кинцо? — спросил я, чтобы прервать тягостное молчание.
— Подготовительный период в разгаре. Я вижусь с группой каждый день, мы работаем по многу часов. Скоро начнем снимать. «Файерпауэр» вкладывает все больше денег, фильм на мази. Если бы только нам на каждом шагу не подставляли подножку…
— Например? — спросила Сара.
— Ну, например, нам понадобилось взять напрокат кинокамеру.
— Камеру напрокат?
— Ага. А на студии говорят, что, мол, нельзя.
— Почему? — спросил я, подходя к окну, чтобы взглянуть на старину «фолькса».
— Потому что в прошлый раз «Файерпауэр» им за прокат не заплатила. Пускай, мол, сперва за старое расплатятся, а заодно и авансик внесут.
— И что — расплатились?
— Да.
Франсуа поднялся.
— Пойду посчитаю цыплят, — объявил он и вышел.
— А Франсуа не трухает? — спросила Сара.
— Нет, — ответил Джон. — Он чокнутый. На днях сидел один, вдруг является парочка. Один с пером. И тот, что с пером, говорит: «Деньгами давай!» А Франсуа ему: «Сам давай!» Бухой был вдрабадан. Схватил палку и давай их дуплить. Они выскочили как ошпаренные, Франсуа за ними, палкой погоняет и орет: «Вон из моего дома! Ищите другого дурака! И нечего моих цыпок пиздить!» И так по всей улице.