Голодные Игры: Восставшие из пепла
Шрифт:
Я прохожу двадцать, возможно тридцать километров, а его все нет. Ноги стерлись в кровь – босые ступни неприятно саднят, путаясь в еловых ветках.
Поляну разрывает крик. Надрывный крик, взывающий о помощи. Я устремляюсь на звук, но мои ноги нелепо заплетаются в корнях дерева. Я не успеваю. Переродки – дюжина скалящихся тварей раздирают мягкую плоть. Из горла жертвы вырывается слабый вопрошающий стон, но он растворяется в рычании убийц.
Мне страшно. Я боюсь того, что они настигнут и меня. Взбираюсь на дерево и только с ветки замечаю окровавленные
Пит. Я ненавижу его за это. Его бесконечно желание оберегать меня ценой собственной жизни. Ненавижу за бесконечную доброту ко мне. Ненавижу его самоотдачу, взамен которой он требовал только моего присутствия. Ни любви, ни жалости, ни ответных поступков.
Я слетаю с ветки, дикой, обезумевшей птицей. Переродки скалятся, но отступают от тела, видя взбешенные глаза, полные ненависти.
Я потеряла его. Снова. И потеряю еще раз. И еще. Они отберут его. Всегда отбирали. Я не чувствую боли, только пустоту – наверное это самое искреннее ее проявление. Перья ложатся ему на грудь, я кутаюсь и растворяюсь в этих объятиях. Все кончено.
Он слабо улыбается и все еще повторяет:
– Все хорошо, Китнисс, со мной все хорошо…
– Китнисс!
Я широко открываю веки, и чувствую, как мне не хватает воздуха. Было ощущение, будто я задыхаюсь – на деле это так и происходило. Жадные глотки кислорода не поступали к легким, преграждаясь неосознанной истерикой.
Вот вам и сильная.
– Дыши! Это кошмар, Китнисс! Ты слышишь меня? Кошмар! – звонкий голос наполняет меня всю до краев.
Он жив. С ним все в порядке. Это кошмар.
Чувствую, как последний задыхающийся вдох растворятся в его крике. Все в порядке. Со мной все в порядке.
– Пит, – слабо шепчу я.
Он не отвечает, промокает полотенце и обтирает мой лоб, шею и руки от испарины.
– Воды.
Напарник подает стакан. Ни единой эмоции. Строго. Расчетливо. Мне кажется, ему платят за то, что сейчас он сидит со мной.
За окном ночь. Я в спальне идентичной моей: с той же покраской стен, мебелью, искусными стеклянными водопадами, жидкокристаллическим экран телевизором и полным отсутствием уюта. Но запах – абсолютно другой. Аромат пряностей смешивался с чистым привкусом свежести. Безопасность: именно так для меня пахла безопасность. Это его комната.
– У тебя вкусно пахнет, – слабо говорю я.
Пит хмурится. Я бы тоже хмурилась, если бы напарник говорил со мной о подобных глупостях. Но она уже слетела с языка, отступать больше не куда.
– Это потому, что ты пьяна. Здесь пахнет точно так же как и везде.
– Нет. Здесь пахнет безопасностью, – с трудом говорю я, – От тебя всегда веяло безопасностью.
– Почему же?
– Не знаю. Ты какой-то безопасный.
На этот раз он расплывается в улыбке.
– Ты много болтаешь, Китнисс. Правда или ложь? – говорит он.
Я недовольно морщу нос и в упор разглядываю лицо
– Ложь. Я всегда молчу, особенно в разговорах с тобой.
– Почему? – он напрягается.
– Потому что есть у меня привычка ляпать глупости в самые ответственные моменты. Знаешь, как-то перед Квартальной Бойней я встретилась с Гейлом. Мы понимали, что оставлять все как есть – нельзя, нужно предпринимать какое-то решение, которое могло бы спасти нашим близким жизнь. Я предложила ему убежать в леса и знаешь, что он сделал? Поднял на руки и назвал сумасшедшей, как в воду глядел! – радуюсь я, – Но знаешь, у него такая же глупая привычка ляпать все не во время. Через каких-то несколько минут он говорит мне: «Люблю тебя». Нет, ты представляешь? И чтобы ты мог подумать, я сказала?
Пит непонимающе смотрит в мои раскрытые от счастья и возмущения глаза.
– Я знаю.
– Прямо так и ответила? – прыскает со смеху Пит.
– Прямо так и сказала.
– И Гейл не обиделся?
– Чего еще удумал! – зло говорю я, – Мы ведь друзья. Всегда ими были, а тут нате вам. Я не понимаю, почему он так уцепился за эту любовь, разве это вообще была любовь?
– А почему нет, Китнисс?
– Ты меня-то видел? – усаживаясь, смеюсь я, – Нелепые косички, грязные ногти, чумазое лицо, широкие куртки, ботинки, которые я донашивала после отца? Разве в подобное можно влюбиться?
Пит задумался. А мне, невольно, захотелось наблюдать за тем, как на его лбу пробегают хмурые складки, как глаза загораются идеей. Это было непривычно: так близко, глаза в глаза. Непривычно, потому, что искренне.
– Мне кажется, Гейл не из тех, кто выбирает неженок.
– А мне кажется, он просто тебе завидовал, – смело говорю я.
По-моему из меня вышибли здравый рассудок, но меня мало волнует подобный нюанс. Куда больше меня раззадоривает весь этот разговор, который пробуждал во мне азарт.
– Завидовал чему?
– Весь Панем видел нашу «искреннюю» любовь, Пит. Гейл знал, что это притворство, но ничего не мог поделать с тем, что видел. Я дорожила тобой, как не дорожила никем. Нет, если бы он вызвался добровольцем и отправился со мной на Квартальную Бойню, я бы вытащила его. Без раздумий! Но не в этом состоял наш с ним внутренний конфликт. Игры изменили меня. Он не мог общаться с прежней Китнисс, считая меня избалованной красотой Капитолия. А ведь я… я даже страшусь её.
Короткий вздох невольно вырывается из груди.
– Знаешь, мне иногда кажется, что я понимаю тебя, – спокойно говорю я, -когда ты говоришь про чужие мысли, витающие у тебя в голове. Теперь, когда все так изменилось, мне тоже кажется, что будь я на месте той Китнисс, которая держала в руках морник, без раздумий бы его проглотила.
– А Жатва, Китнисс? Ты подумала о Жатвах? Сколько бы еще прошло Игр, пока кто-нибудь не осмелился занять твое место? Не так просто идти против всех, зная, что поддержки ждать не от кого.
– Я не думала об этом, – признаюсь я, – Я думала, что так будет легче, только для меня…