Голодные Игры: Восставшие из пепла
Шрифт:
Неожиданно снова заскрипел пол. Звук был затихающим – кто-то крался к моей постели. Дыхание незваного гостя было сбивчивым с шумными выдохами через нос.
Кто это? Почему мне становится жутко?
Рядом со мной обиженно скрипнул стул – некто сел. В голове восстает картинка того, когда наш дом посетил Сноу. И ужас тех дней вернулся с новой силой.
Встань! Пошевели пальцами! Китнисс!
Я кричу, пытаясь вызвать ответную реакцию тела, но оно непоколебимо, а крик так и остается у меня
Некто аккуратно касается моих одеревеневших, непослушных пальцев ладонью – руки начинают согреваться. Рука мне знакома, но я не могу вспомнить этих касаний, как не могла вспомнить имя ментора. Сердце успокаивается, опасности больше нет.
Сколько мы сидим в безмолвном молчании, сказать трудно; я молчу от того, что собственное тело не слушается моего контроля, от того, что сказать что-либо было бы слишком просто.
– Ножки устали. Труден был путь.
Ты у реки приляг отдохнуть…
Голос, лишенный музыкальных способностей, звучит нараспев, хрипловато.
–Солнышко село, звезды горят,
Завтра настанет утро опять…
Мелодия отдается каждым новым звуком и словом глубоко внутри меня. В памяти всплывает луг, Рута, белые полевые цветы… Это было так давно и так недавно.
–Тут ласковый ветер. Тут травы, как пух.
И шелест ракиты ласкает твой слух.
Кто мог знать слова песни, кроме меня и маленькой девочки? Рута. Это она пришла забрать меня, чтобы сопроводить в лучший мир.
– Пусть снятся тебе расчудесные сны,
Пусть вестником счастья станут они.
Нет, голос слишком низкий – мужской. Ладонь слишком грубая, а пальцы длинные. Знать слова может только тот, кто их слышал… На арене с Рутой мы были одни…
– Глазки устали. Ты их закрой.
Буду хранить я твой покой.
Нет. Я пела ее дважды. Тогда, на поляне, и в самые светлые дни, проведенные на Играх, в пещере… Когда Питу было совсем плохо. Когда жар полностью овладел им. Невольно я напевала эту мелодию, боясь той участи, на которую была обречена Рута.
– Все беды и боли ночь унесет.
Растает туман, когда солнце взойдет.
Пит.
Глаза привыкают к яркому дневному свету не сразу. Он будто раскаленной кочергой выжигает мне глаза. Тело обретает контроль, и я уже могу пошевелить пальцами рук и ног. Моя комната: кровать, шкаф, прикроватный столик, стулья.
Кто-то резко отдернул руку от моих пальцев, будто обжегшись. Я вспомнила о присутствии незваного гостя.
– Привет, – сухим, неестественным голосом говорю я.
Пит широко улыбается.
– Привет.
– Давно я здесь?
– Три дня. До этого момента ты не приходила в себя.
– Где меня нашли?
На лбу Пита появляются морщинки недовольства.
– На крыльце. Ты пролежала под дождем практически
Он отчеканивал слова быстро и четко – так бывало, когда он очень злился.
– Мне звонил Плутарх…
– Предлагал выступить на Играх в роли ментора? – спрашивает Пит.
Бессознательно киваю потому, что с каждым новым словом теряю все больше сил.
– Мне тоже.
– И что ты будешь делать?
– Поеду.
Я обомлела. Как он может так просто возвращаться туда, где из него сделали монстра? Бесчувственного переродка? Где искалечили и заставили возненавидеть меня?
– Не удивляйся, Китнисс, – улыбается Пит. – Мы с тобой допустили то, за что теперь отвечают дети капитолийских беженцев. Я не допущу, чтобы они так просто сдались. Если у меня есть возможность, я обучу их всему, что знаю и умею сам.
– А если…
– Приступы? Да, знаю, вероятность того, что они будут преследовать меня во время тренировок, велика, но я не могу всю жизнь бояться. Не могу сидеть и смотреть на то, что делает Койн, Китнисс.
– Мне страшно, Пит.
– Мне тоже, – честно признается он.
В этот момент мне кажется, что передо мной настоящий Пит. Без тени злобы и ненависти. Хотя я больше не замечала бесконечной любви ко мне, он относился ко мне более чем снисходительно.
Он подает мокрую повязку и укладывает мне на лоб – озноб спадает полностью, и я ощущаю, как на смену тягучей темноты приходит настоящий сладкий сон.
Когда я зеваю, Пит только усмехается:
– Тебе нужно поспать.
– Мне опять будут сниться кошмары. Лучше вообще без сна, чем так…
– Я останусь здесь, и, возможно, кошмары меня испугаются.
Говорит со мной как с ребенком, но у меня нет сил, чтобы возразить ему. Теперь я понимаю, чего испугаются кошмары: темных, фиолетовых синяков под его лазурными глазами; уставший и безжизненный вид. Возможно, он даже переживал за меня? Сидел у кровати и напевал что-то? Его тембр так похож на отцовский… Он думает, я его не слышала – это даже к лучшему.
На руках у меня главный козырь против Пита Мелларка — Мальчика с хлебом, которого я считала неуязвимым.
С этими мыслями я проваливаюсь в умиротворенный сон.
========== Глава 5 : Пекарня. ==========
Утро наступило раньше обычного. От того, наверное, что сон не прерывался кровавыми кошмарами, криками и необоснованными слезами. Я шумно выдыхаю и с радостью обнаруживаю, что голова лишилась той тяжести лихорадки, которую я испытывала вечером. Меня переполняет пугливое неизбежное счастье, но оно, как и многое хорошее в моей жизни, кратковременно.