Голос Жизни
Шрифт:
Что за чертовщина? Может, мне опять снился сон?
Огляделась: нет. Все было реальнее реального. И теперь мне предстояло разобраться в том, что же все-таки со мной произошло. Может, я прыгнула во времени? Или…. Или произошло что-то еще, о чем я даже не догадывалась?
День выдался напряженный.
Наспех перекусила больничной стряпней, пережила несколько бодрящих и восстанавливающих больничных процедур, и даже побывала у настоящего психиатра. Эдакий суровый мужичок с задумчивым видом, седоволосый и в очках с узкой оправой, стукавший по клавишам клавиатуры за рабочим столом, и безотрывно глядевший монитор, свет
– Ну, рассказывай, – пробасил психиатр, и взглянул на меня: симпатичный, я бы даже сказала, горячий. Для своих лет он выглядел прекрасно, был отлично сложен, челюсть волевая, а черты острые, как у бывшего военного. – Что беспокоит?
– Меня? – я изумленно вскинула брови, будто бы у меня пытались выведать симптомы, о которых я ничего не знала. В общем, включила дурочку. – Да, ну, что вы? – я невинно улыбнулась. – Ничего. Совсем ничего. Я совершенно здорова, и даже не понимаю, зачем меня сюда затащили.
– Дозу успокоительного тебе тоже просто так поставили, да? Чтобы спалось лучше? Не рассказывай сказки. Я обо всем прекрасно осведомлен, и знаю, что ты говорила медику. За такие вещи, между прочим, сразу можно отправлять на обследование в психиатрию, что я и собираюсь сделать….
– Не надо психушку, – я чуть не подскочила на месте, расширив от удивления глаза и взволнованно взглянув на психиатра. Попадать в плен сейчас было отнюдь не в моих интересах. – Я….
– Допустим, я могу сказать, что ты здорова. А что мне за это будет? – врач вызывающе взглянул на мои губы, а я в ответ только и смогла, что улыбнуться.
Вот чего захотел, чертяка старый? Женского внимания не хватало? Впрочем, я и сама была не против: он казался мне симпатичным. Потому я перегнулась через стол и поймала его губы своими губами. Целоваться пришлось чувственно: я положила ладони на его щетинистые щеки, а затем почувствовала его язык у себя во рту. И тут мне стало больно в сердце. Физически. Стало неприятно. Я поморщилась, но надеялась, что он этого не заметит.
Опять. Так было каждый, когда я целовала парня или вообще позволяла к себе прикасаться.
Где-то я слышала про такую болезнь, что когда трогаешь не того, кого любишь – тебе больно.
Не знала я, что именно это была за болезнь, но я ею определенно болела. Чем дольше продолжался поцелуй, тем больнее и неприятнее мне становилось. Его ладони скользнули по моим лопаткам, он опустил руки к пояснице, и полез под халат, коснувшись холодными пальцами кожи на вершине ягодиц. Я прерывисто выдохнула, но не от возбуждения, а от страха и раздражения. Я вдруг отстранилась от него, посмотрела в эти жадные, голодные, полные похоти и животного желания глаза, медленно покачала головой. Психиатр нарумянился от возбуждения, я даже отсюда слышала, как его сердцу стало тесно в ребрах, как оно громко колотилось.
– Я девственница…. – тихо проговорила я, с тревогой глядя ему в глаза.
– И что? Все бывает в первый раз, – сказал врач, попытавшись взять меня за руку, чтобы притянуть к себе, но я одернула ее. – Эй, почему ты сопротивляешься? Ты же не хочешь в психушку? Это плата. Хочешь свободы – отдайся мне. Мы же так хорошо целовались….
– А теперь смотри, – тон мой с застенчивого и робкого резко сменился на уверенный. Настолько резко, что психиатр даже застыл на секунду, будто бы на него неожиданно навели пистолет. Я достала из кармана телефон с работающим диктофоном. – Видишь это? Тут есть доказательства сексуального домогательства. Включая твои последние фразы. Хочешь заехать? Не очень, смотрю. Вон как глаза потухли. В общем, сделка честная – я тебя поцеловала, а ты говоришь, что я здорова.
И некуда ему было деваться, он молча вернулся к компьютеру и застучал по клавишам. Я видела тихую, скрываемую растерянность в его лице. Он нахмурился, а я улыбнулась, ощущая свое превосходство. Это почти как наступить насильнику на горло.
Я чувствовала себя хищницей, глядя на него злобным и унижающим взглядом. Настолько мне было приятно проучить этого низкого и гадкого человека, что во мне будто разгорелось пламя радости: была все же справедливость в мире.
Но вдруг он внезапно улыбнулся, как бы одерживая победу в игре, которую вот-вот должен был проиграть. Я напряглась, в груди неприятно защемило волнением, и мне очень не понравился его плутовской взгляд, направленный на меня. Было на его стороне какое-то преимущество, и, в итоге, это оказалось действительно так.
Он попытался отправить меня в психушку, но мы с отцом решили обжаловать это решение в суде с ответным иском за домогательства. Но ни запись на диктофоне, ни то, что я, по сути, была права, не стали фундаментом для справедливого решения (мир справедлив, ага). Моя жизнь в Соулсе могла рухнуть, да и, по сути, рухнула. Даже не представляю, что со мной бы было, если бы судья оказался недостаточно продажным.
Джеку, моему отцу, удалось подкупить его, правда, вылетело это ему ровно в половину накопленных сбережений, что очень немало. Пусть в суде мы и выиграли, от занятий меня отстранили все равно. Грязные слухи и знакомства психиатра в школе сделали свое дело, а я не знала, куда мне было деваться.
Мы сидели в приличного вида, без излишеств и скромностей, кухне, за приятным столиком в теплом свете лампочки. Передо мной, в тарелке, благоухал хорошо прожаренный сочный стейк, с картошкой в качестве гарнира, присыпанной освежающей зеленью. Аппетита не было совершенно никакого, что вынуждало меня просто сидеть с отстраненным видом и тупо ковырять мясо вилкой, подперев подбородок левой ладонью.
– Почему не ешь? – спросил отец, с аппетитом отправляя очередной кусок мяса в рот. – Прекрасное мясо же. Я старался.
– Прости, пап, – с неохотой ответила я, даже боясь ему в глаза посмотреть. Отец из-за меня потратил кучу денег, и теперь, наверняка, собирался спросить с меня. Мне с трудом удавалось верить даже в бескорыстность собственного отца. – Аппетита нет совсем.
– Ты переживаешь из-за денег? – Джек сразу догадался, о чем я думаю, у меня взгляд дрогнул. Черт, как же мне не хотелось разговаривать на эту тему. – Ну, так не волнуйся…. Я ни в чем тебя не виню. Все мы совершаем глупости….
Я стиснула вилку в кулаке и застыла в легком приступе злобы. Слова его показались мне натянутыми, неискренними, пусть это не так. Но в тот момент мне ничего не удавалось разглядеть, кроме тяжелых мыслей о том, что я перед всеми виновата и всем должна. Хотя ведь, во всех отношениях, я была права. Мне не приснился сон, мне не привиделась галлюцинация, но почему-то так думала только я.