Голоса прошлого
Шрифт:
Приятная перспектива, ничего не скажешь.
И на её фоне – 'Фиолетовый Полигон Шестнадцать'.
Фиолетовый – предупреждающий цвет, цвет смертельной опасности, точно так, как у нас красный. А шестнадцать... Шестнадцать означает, что где– то на планете есть ещё номера. С нулевого по пятнадцатый как минимум. Какие из них уничтожаются прямо сейчас, для каких казнь временно отложена? Пока не выметем всех паразитов с планеты подчистую, не узнаем.
Узкая щель завернулась винтом, постоянно приходилось поворачивать влево, всё время влево. И вниз, вниз по гигантской, проточенной водой спирали. Вот как жахнут сверху, через какую– нибудь дырку, термобарической... Будет весело. Правда, веселье продлится недолго. Но это уже, как говорится, твоё военное счастье, лови его, ешь его и радуйся. Пока можешь...
Первая победа: горная база врага. Ну как сказать, победа. Территорию заняли, персонал уничтожили. Они дрались как черти, даже техники, даже обслуга. Но это ещё полбеды: они успели уничтожить информацию. Почти всю.
Не забуду улыбочку того ак– лидана. Ехидную такую. Полную превосходства. Откуда мне было знать? По накатанной же схеме, синхронизация с его сознанием...
Психокод в его сознании назывался 'шат– ап', как объяснила потом Ванесса. Но не привычный, давно изученный и применяемый вовсю спецслужбами и нехорошими парнями, а нечто интереснее. Он убивал не только своего носителя, но и генерировал в ответ эмпат– вирус, назначенный уничтожить допрашивающего телепата.
Раньше враг такой технологией не владел.
Спасла меня моя паранорма и поддержка Ванессы. Но до обидного мало удалось выцепить из сознания гадёныша. Название, 'фиолетовый полигон шестнадцать'. И лицо... вроде бы детское... смазанное, как на плохой графии, но с удивительными волосами – пушистыми, ярко– жёлтыми, с тонкой оранжевой искоркой в каждой пряди.
Грешном делом, думала, что это ребёнок поганца. Но не сходилось, не похож. И волос такого цвета ни у кого из Шокквальми не бывает в принципе. Не та у них генетика. И краски для волос у них не в ходу. Значит... Значит, это кто– то из наших. Из вранийцев!
Если на том проклятом Полигоне– Шестнадцать что– то типа Соппатского центра...
Я не знала, что я сделаю. Правда, не знала.
Знала только, что устроители этого Полигона на свет появились зря.
Что лучше бы им не ждать меня, а заранее повеситься всем составом.
***
Решение принималось трудно. Некого было послать, кроме меня! Я – носитель уникальной психокинетической паранормы, то есть, могу послужить маяком для наведения струны гиперпрокола. Но я же – наблюдатель от инфосферы. Единственный. Погибну, и вместе со мной погибнет быстрая связь с флотом через инфосферу. Незаменимых нет; надо будет – справятся без телепатической связи. Но это не повод для бездумного риска.
Любой из пирокинетиков мог бы отработать маяком; обычная практика. Но пирокинез и телепатия несовместимы. Совсем. Даже имплант телепатический не вошьёшь, не приживётся он. Поэтому маяк всегда делают в тесной связке двое: пирокинетик и телепат. Ну, а у нас сейчас не было на базе телепатов, кроме меня. Не было выбора.
Конечно же, шла со мной вранийка Алеся Хмельнёва. Русский язык, несмотря на стабильный стержень в виде так называемого литературного, единый для всех, всё же различался от планеты к планете, иной раз весьма существенно. На литературном не говорят, это язык поэзии, прозы и памяти, доступный в должной мере не всем. Говорят на диалектах. Вранийский диалект имел свои специфичные особенности. Без Алеськи пришлось бы трудно.
Огнев отправлял с нами одного из своих ребят. По глазам видела: он очень сожалел, что не может сопровождать нас лично. Но не дело капитану лазить по пещерам; он или на базе сидит, ждёт приказа. Или выдвигается в поле вместе со всей ротой...
Перед отправкой он подошёл к нам, Огнев. Окликнул меня:
– Ламберт
Оглянулась: что ещё?
– Вернись, – очень серьёзно попросил он
Пирокинез – частный случай психокинеза. Ясновидение пирокинетикам доступно тоже. Пусть не в такой яркой форме, как целителям, но всё же. Капитан Огнев провидел то же самое, что и я. И беспокоился.
– Не вернёшься – убью, – угрюмо пообещал он.
Он не мог пойти вместо меня. Ни 'вместо', ни 'вместе'. Что ещё он мог сказать, отправляя троих бойцов, из которых старшей была я, на заведомую смерть? Только это.
– Вернусь, – кивнула я.
Если подойти к операции с чисто целительской точки зрения... Почему бы и нет, ведь даже названия похожи! Медицинская операция. Операция военная. Прогноз неутешительный. Что ещё, исходя из этого факта, я могла обещать командиру? Только это.
Он понимал, я понимала, он не мог меня не отпустить, я не могла не пойти. Сдвинуть в позитив вектор будущего не могли мы оба.
'Вернись, Ламберт'.
'Вернусь'.
В сухом остатке – чувства. Внезапно возникшая ниточка взаимного понимания, сожаления, грусти, досады и боли.
Термоядерная смесь, если вдуматься.
Но лучше не думать.
Не здесь.
Не сейчас.
Как– нибудь после, потом...
И кто– то скептический, кривя губы, выдал в глубине сознания: если у вас ещё оно будет, это потом...
К чёрту!
***
Узкий коридор разошёлся широким пандусом, спускаясь в огромный пузырь с каменной оболочкой. Откуда– то сверху струился волнами мерцающий серебристый свет. Так и тянуло назвать его 'призрачным'. Он не равнялся солнечному, конечно же. Но различать, что вокруг творится, позволял.
Чёрное озеро лежало внизу, неподвижное, гладкое, как стекло. Оно не отражало свет, и потому казалось твёрдой застывшей смолой. Но я чувствовала жизнь, кипящую там, на дне. Что там водилось? Мелкие червяки, кальмары, рыбы? Крупные хищники?
– Бывала здесь? – спросила я у Алеськи.
Голос прозвучал неожиданно глухо. Обычно в пещерах, по– над водой, голоса летят далеко. Но здешний воздух словно пропитало плотной ватой, в охотку пожиравшей звуки.
– Нет, – ответила она. – Никогда... Я выросла в Обручах, а это за перевалами, далеко отсюда... Но про Хрустальные горы и хребет Дятлова разные слухи ходили. Кто уверял, что правда, кто смеялся. Однако люди пропадали здесь без вести не раз...
Она зябко повела плечами. Я насторожённо вслушивалась. Будто ветерок коснулся щеки неприятным холодом. Нет, показалось, откуда здесь ветер.