Голоса прошлого
Шрифт:
Ане любила детей, знала к ним подход. Нохораи быстро перестала её дичиться. Ане учила её русскому, я прислушивалась к незнакомому языку. Забегая вперёд: русский я не освоила даже на бытовом уровне, не пришлось. Но какие– то слова запали, конечно же, в памяти. Особенно эта потешка с ладушками: мишка косолапый по лесу идёт… Ане перевела мне, как могла, смысл, но рифма оригинала завораживала и врезалась в память на всю жизнь.
Потому что я увидела, как Нохораи улыбается. Впервые. На её круглой рожице возникла улыбка, самая настоящая, тёплая улыбка, а потом девочка рассмеялась. И тут же испуганно замолчала, а я обняла её, спросила: ну что же ты, маленькая? И она несмело улыбнулась снова.
За эту улыбку можно было отдать жизнь.
Нохораи уснула, и Ане попросила не тревожить её:
– Пусть спит…
Я кивнула: спасибо.
– Энн, а ты откуда? – вдруг спросила Ане. – Будешь ещё чай?
Я кивнула, она стала разливать по чашечкам прозрачный напиток.
– Так ты откуда?
– Из локали Ратеене. Таммееш.
– Ты не похожа на тамме’отку!
– Я не тамме’отка.
Объяснять не хотелось. Я сидела, грела ладони о горячие бока чашечки, и в голове было пусто до звона.
– А девочка? – не унималась Ане. – У неё геном Пацифиды, это же видно!
– Мать её вправду была из локали Пацифиды, – подтвердила я.
– Я думала, девочка – твоя дочь, – вырвалось у Ане.
Я качнула головой: нет.
– Мы с её матерью выросли вместе, – объяснила я. – Жили в одной комнате… в интернате на Таммееше. Потом она погибла вместе с мужем. И я взяла девочку. Мне разрешили.
Ане, сочувствуя, положила ладонь мне на запястье. Я улыбнулась ей благодарно. Она умела понимать без слов, понимала, когда надо было остановиться с вопросами, с ней хорошо было молчать обо всём на свете.
Короткая мелодия– напоминание. Я встала:
– Мне на тренировку.
– Зачем ты загоняешь себя, Энн? – тихо спросила Ане. – Ты – врач, зачем ты учишься убивать?
– Надо, – коротко ответила я.
– Кому надо?
– Мне.
Ещё немного, и я бы рассказала ей всё, может быть, даже со слезами, я была очень близка к истерике в тот момент. Но внезапно раздался сигнал общей тревоги – он шёл из общего коридора и из динамиков в личных комнатах, и устройства связи транслировали его же. Бьющий по нервам звук, кто раз услышал, уже не забудет. А для телепатов он транслируется ещё и через инфосферу..
Сердце бухнуло в рёбра и провалилось в пятки: каждой клеточкой собственной шкуры я ощутила, что это не учебный сбор. Учебные сборы на станции я уже проходила несколько раз. Объективная необходимость на космическом объекте такой протяжённости и сложности.
Нохораи резко села, я ожидала, что она захнычет, но она только смотрела на нас большими глазами. Только смотрела. И если в прежние тревожные учения она ревела слоном, то в этот раз молчала, и на лице её отчётливо читался ужас. Она тоже почувствовала! Дети, особенно маленькие, обладают высокой восприимчивостью…
– Чёрт, – высказалась Ане, – как не вовремя!
Она ничего ещё не понимала!
Согласно тревожного расписания мы должны были отвести Нохораи в ясли, и явиться в клинику незамедлительно. Но я немного задержалась перед уходом. Ане зашла поторопить меня, и испуганно выдохнула:
– Энн! Это у тебя что? <i>Оружие</i>?!
– У меня есть разрешение, – сразу сказала я.
– Зачем?!
– Это не простая тревога, – объяснила я. – Я чувствую.
– Чувствуешь!– всплеснула Ане руками. – Одно и то же, рутина, вот увидишь…– и замолчала.
Я не отвела взгляда.
– Чувствуешь? – переспросила она севшим голосом. – Ты ведь…
Я кивнула. Да, я психокинетик. Конкретно: целитель. Предчувствия для нас не блажь и роскошь, а один из рабочих инструментов. Нас учили отличать ложные чувства от диагностических паттернов. Не было нужды объяснять это Ане, ведь она же сама врач, сама много лет работала бок о бок с коллегами из отдела паранормальной медицины.
Так мы и пришли в медцентр, Ане с испугом, а я с оружием.
– Вы уже знаете? – с порога спросил у нас старший смены.
– Что? – нервно спросила Ане.
– Ламберт, что у тебя? – обратился старший ко мне, имея в виду неуставный инструмент.
– «Шорох– М», – объяснила я, – плазмоган гражданского образца, дистанция поражения – десять метров. Есть разрешение; показать?
– Я про второе!
– «Точка»– 5, – спокойно ответила я. – Армейская модификация, из списанных резервов. Разрешения нет, но вы же не станете возражать, господин Сормов?
– Мне объяснят, наконец, что происходит!– потребовала Ане.
– Вторжение, – коротко ответил старший смены.
Ане испуганно зажала рот ладонью. А я почувствовала ползущий по спине едкий ужас. Всё же я надеялась, – до последнего надеялась!– что мои предчувствия лишь эхо пережитого. Напрасные надежды. Паранормальная интуиция ещё ни разу не подводила меня.
Самое страшное в космических боях – это ожидание, те самые часы, а иногда и сутки, лютого напряжения при полном бездействии. За локальное пространство твоей станции схлестнулись в яростном сражении военно– космические силы локального пространства Кларенс и корабли оллирейнской синтагмы под командованием Ми– Скайона лантарга, а ты ничего не можешь сделать. Сидишь и ждёшь. Сидишь в полной готовности и – ждёшь, ждёшь, ждёшь. Ане счастливая, в какой– то момент она даже сумела уснуть. Я заснуть даже не пыталась.
Мне было страшно, очень страшно, так страшно, как никогда ещё в жизни. Казалось, ещё миг, и от ужаса, выедавшего мозг, я сойду с ума.
– Энн, – тихо сказала Ане, внезапно проснувшись. – Перестань…
Я вдруг обнаружила, что без конца проверяю заряд то на «точке», то на «шорохе». Нервное движение, щёлкающий звук.
– Я боюсь, – сказала я, глядя перед собой. – Я боюсь, боюсь!
Я правда боялась. До усирачки, если можно так выразиться.
Ане мгновенно оказалась рядом, приобняла меня за плечи: