Голуби в берестяном кузове
Шрифт:
Третьим оказался широкоплечий, невысокий речник Умо. Как и положено их породе: носат, волосат и мрачен. Большие его уши, как и положено, торчали в стороны. Умо, с малолетства оставшись без родителей, жил у одинокого Ольсинора и увязывался везде с ним.
Четвёртым… вернее, четвёртой была Айин, дочь Рангольфа. Свей её увидел первый раз тогда же, она была с отцом и прекрасно держалась в седле.
Полянка сейчас сидела рядом. Капюшон Айин не сняла, и теперь Свей, изредка взглядывая на неё, видел лишь точёный профиль и выбившуюся прядь русых волос.
Не желая выдавать, как сильно захватила его эта встреча, Свей деланно-равнодушно перевёл взгляд на Мокшу. Тот ему что-то сказал. Но что? Дружинник не повторил вопроса.
В наступившей вдруг тишине стали слышны негромкие слова Ольсинора.
– Мы шли по Онеже день и всю ночь, и сегодняшний день. Степняки стоят выше по реке, отсюда по-вашему вёрст сто будет. Здесь стоит тысяча. Но это не все. Они идут через Медвежий перевал, прямо к нам, в Ивию. Ведёт их Изъевий.
Ольсинор говорил негромко, поглядывая то на Мокшу, то на Свея, иногда на Схлопа. Но было ясно, что это ещё не самое главное.
– Сейчас мы направляемся к Светославу с тем, чтобы сообщить – помощь от полян в пути, малая помощь. Степных людей в этот раз хоть и не так уж много, но лекарем у них Изъевий, мёртвых поднимает и в бой отправляет, он же и чудовище, плюющееся огнём, привел. Надо звать драконов.
Все молчали. Пещерника мертвяками не удивишь, а Мокша скривился брезгливо, откинулся на стенку и так замер, прикидывая, что без колдовства не обойтись, плохое дело, мало кто из лесовичей особенно ловок в этом.
А Свей от неожиданности резко подался вперёд. Встал.
– Драконов? – спросил он, уставившись требовательно на Ольсинора. – Их можно убедить встать на нашу сторону? Где их искать?
Ответил Рангольф, улыбнувшись сходству внука с дедом.
– В горах… где же ещё могут быть драконы? Где ещё такие гиганты могут жить? Им, конечно, мало дела до бед наших, и осталось их немного, но есть у них один старый долг, – полянин усмехнулся и переглянулся с Ольсинором. – Случилось как-то нашему Ильсинору помочь ихнему вожаку. Старого Цава однажды завалило камнепадом, сильно покалечило, был он на пути в долину смерти и не мог себе помочь даже своей древней магией. Всё больше его увлекало в ущелье, горы камней сыпались и сыпались на него с потревоженных склонов при каждом его шевелении. И он решил умереть, оставить этот мир. И уснул, пошёл в Долину смерти. Так у них заведено, чтобы не навредить своей немощью своему народу. Легенда гласит, что стало в небе черно от стай обезумевших от горя драконов. Ильсинор оказался тогда в тех краях, долго он искал путь к разуму Великого Цава. Долго шёл за ним по опасным для живого пустошам, рассказывал древние предания, сказки и пел песни. И Великий Цав услышал его, остановился. Долго раздумывал он. Но всё-таки пошёл назад. Тогда же Цав сказал Ильсинору, что он «ошибался, принимая малорослых обитателей старой Ивии за тучи разжиревшего гнуса и мошки, разучившегося от лени и обжорства летать, который только лез во все щели, досаждая великому племени драконов. Но нет, у вас есть слово». И обещал помочь в минуту бедствия своим соседям, «зови», – сказал он тогда.
Ольсинор вздохнул.
– Только поляне столько не живут. Ильсинора давно нет на белом свете. А Цав, говорят, до сих пор жив. Правда, уж давно его в небе никто не видел. Тяжеловат стал для полётов.
Свей слушал, позабыв про сидевшую рядом Айин, и вздрогнул, когда она заговорила. Её голос он никогда не слышал. Она насмешливо сказала:
– Так может, он уже в детство впал, отец, и примет нас за гнус. И одним движением хвоста…
– Ая, – сдерживая усмешку, Рангольф, строго погрозил дочери пальцем.
– Гнус превращается в мокрое место! – подхватил громогласно Схлоп. – Хотел бы я знать, что заставит Великого Цава нас выслушать.
– Не что, а кто, – ответил Ольсинор, – Рангольф, правнук Ильсинора, пойдёт с вами, а Умо, знающий язык драконов, поможет в беседе.
Умо, до сих пор молчавший, кивнул головой. Длинные чёрные волосы, через которые торчали круглые уши, качнулись сальными прядями. Свей давно уже присматривался к нему. А речник не сводил маленьких чёрных глаз с красивой полянки, которая теперь, откинув капюшон и улыбаясь, была особенно хороша.
– Медлить нельзя. Надо предупредить князя, чтобы лесовичи держались до прихода помощи. До осады осталось совсем немного, думаю, к утру город будет окружен, – сказал Ольсинор.
И опять все замолчали. Было слышно, как в конюшне Ригурн напевает песенку:
– Вот вечер наступил,
И я пришёл домой.
Трещит сверчок, и дождь шумит –
Мне хорошо с тобой.
А завтра будет новый день,
Не думай зря о нём.
И что ж, что нет в нём нас с тобой
Сегодня мы вдвоём…
Всхрапывали лошади, уставшие после долгого перехода, потрескивал факел на стене, скреблись мыши в загородке с припасами. Всё как обычно, и немного тоскливо на душе от простых слов.
О магнодах и копьях света
Ещё не начался рассвет, а в доме Сахлопивура уже никого не было. И если кто-нибудь решил бы вдруг зайти к пещернику, то не нашёл бы даже следов, не то что тропинки к оврагу на опушке леса у Древляны. Снег лежал ровным полотном, словно здесь никто и не бывал.
Старый Ольсинор в полусумраке коридора, еле освещённого крохотным светлячком, повисшим в воздухе, ещё раз взглянул придирчивым взглядом на тщательно заметённый снегом вход в туннель. И остался доволен проделанной работой. Потом нащупал на каменистой стене выступ и надавил на него.
Тяжёлая каменная плита выехала справа, перекрыв полностью проход. Нора Схлопа и конюшня тоже были теперь надежно закрыты. Своего коня Ольсинор отдал Свею, когда оказалось, что княжич без лошади, а двух лохматых пони Ригурн уже увёл в крепость.
Полянин неслышно уходил в темноту, разгоняя её летевшим впереди него светлячком. Таких созданий теперь немного осталось. Это был крошечный магнод Ог. Их род издавна жил в Ивии, и, пожалуй, только поляне про них и знали.
Магноды жили на деревьях. Маленькие, очень маленькие… ростом с большого жука, но имели человеческий облик, если бы не крылья. Два небольших светло-розовых кожистых крылышка, которые светились, когда магнод попадал со света в темноту.
Обнаружил магнода однажды стеклодув, который будучи недовольным отлитым слишком толстым выпуклым стеклом, рассматривал его на свет. Испорченное стекло увеличило вдруг всё, что находилось позади него. И изумлённый стеклодув увидел человека, сидевшего напротив, на дереве, с копьем в руке, на котором болталась змея, но что самое невероятное было в этом человеке – это крылья.