Голубой огонь
Шрифт:
— Главным образом потому, что я подумал, что эти могло бы стать интересным украшением на стене. Переселенцы использовали такие плети. Это часть нашей истории.
Она не имела желания возражать ему, но и не особенно обрадовалась, когда он закрепил полочку на стене в гостиной и положил на нее плетку. В глазах Сюзанны она выглядела далеко не украшением, а чем-то угрожающим, приносящим насилие и страх в тихую комнату.
ГЛАВА VII
Поскольку Дэрк предпочитал избегать общественной огласки своего брака, так же как и Никлас Ван Пелт, в газетах не было дано объявления. Новость разрешено было постепенно распространять только среди друзей Дэрка.
Сюзанна была вполне счастлива и не имела ничего против того, чтобы отдалить день, когда ей придется играть в обществе роль жены Дэрка. Праздная жизнь, включающая в себя участие в клубе, занятия теннисом, наблюдение за играми в крикет, не совсем соответствовала ее вкусам. По ее разумению, она все еще была трудовым человеком, стремящимся завоевывать репутацию своими работами в области фотографии. Дэрк относился к ее позиции терпимо и поощрял ее, но она знала, что он не воспринимал этого всерьез.
Но пока что она не предпринимала действенных конструктивных шагов, чтобы продолжить свои занятия. У нее была темная комната, но она не сделала ничего, кроме нескольких случайных снимков достопримечательностей. Она понимала, что надо составить определенный план, чтобы сделать свои фотографии пригодными для продажи. Торговля была больше заинтересована в сериях снимков, чем в отдельно взятых. Поэтому она должна придумать тему для такой серии. В Кейптауне, должно быть, много возможностей для этого.
Однажды утром, примерно через десять дней после приезда, она проснулась с сильным желанием покинуть дом и побродить в окрестностях в поисках подходящей темы. Она решила, что пойдет в направлении Паблик-Гарденз, о котором с любовью вспоминала со времен детства.
Изучить маршрут по Кейптауну было нетрудно. Улицы нижнего города были прямыми и пересекались как на шахматной доске. Эдерли-стрит — главная улица — спускаясь к бухте, где пересекалась со Стрэнд. Сюзанна раньше уже спускалась к нижнему городу для осмотра магазинов и знала маршруты автобусов и троллейбусов.
Но этим утром она хотела пройтись пешком. Когда вскоре после завтрака она вышла из дома, подул свежий ветер, и она была рада, что накинула на себя просторное пальто. На плече у нее висели фотоаппарат и большая кожаная сумка, в которой лежали экспонометр и запасные рулоны пленки.
Она не раз останавливалась для фотографирования: фруктовой палатки на тротуаре, двухколесной овощной повозки с запряженным пони, нагруженной высокой пирамидой светло-оранжевой морковки и зеленой капустой, домика с красивой железной кружевной решеткой, напоминавшей ей о Новом Орлеане. Она остановилась посмотреть на мальчиков, идущих в школу, одетых в форменные короткие брюки или шорты, и сфотографировала их, увлеченных игрой в лошадки. Цветные дети также шли в школу с независимым видом, поскольку заботы взрослых еще не легли на их плечи. Они тоже были одеты в аккуратную униформу. Однако было заметно, что обе группы детей игнорируют одна другую, как бы не замечая друг друга.
Улицы выглядели спокойными под лучами утреннего солнца, и, хотя это была Южная Африка, кричащие заголовки газет, казалось, не имели к этому отношения. Но она знала, что, несмотря на видимое благополучие, режим апартеида действует. Первые наметки искомой темы зашевелились у нее в мозгу, и она продолжала шагать, наблюдая за окружающим с нараставшим интересом.
Она добралась до верхней части того, что в Кейптауне называли «авеню». Гавмент-авеню вела свою историю от самого зарождения Кейптауна, когда Яном Ван Рибеком были разбиты первые огороды на месте нынешних.
Широкая тропа на красноватой земле была закрыта для автотранспорта, и на протяжении всего дня пешеходы использовали ее как приятную и оживленную улицу, ведущую прямо к Эдерли-стрит. По сторонам были высажены дубы, и когда-нибудь их ветви обещали образовать длинную аркаду, но пока еще это были молодые деревья, не способные соперничать с гигантами Паблик-Гарденз. Этим утром вылетели два десятка благородных голубей с полоской вокруг шеи, и их воркование слышалось повсюду Если какой-то звук и был действительно типичен для Кейптауна весной и летом, так это повсеместное воркование голубей, когда они прохаживались или перелетали с места на место в скверах и на авеню.
Пройдя шумный птичий базар, Сюзанна остановилась среди ярких цветочных клумб, на которых можно было найти все, начиная с обычных английских и американских цветов и кончая ослепительными экзотическими цветами Южной Африки. Тропинки пролегали под громадными деревьями, привезенными сюда из разных отдаленных частей света. Она обратила внимание на беломбрабум с огромными, выступавшими из земли корнями и на отдельно стоявшую группу папируса. Повсюду расхаживали голуби, внимательно следя своими яркими глазами, не бросит ли им кто-нибудь земляной орех. Время от времени с деревьев спускались белки, чтобы получить угощение из рук маленьких ребятишек, вышедших на раннюю прогулку со своими английскими нянями. Все это радовало глаз Сюзанны еще с детства, и она целенаправленно фотографировала тихие, мирные сцены.
Продвигаясь дальше и миновав фонтан с фигурой мальчика, обнимавшего дельфина, она подошла к памятнику Джону Сесиль Роудзу. Его поднятая рука указывала в направлении бухты, и на каменной дощечке были выгравированы слова: «Там находятся твои внутренние территории».
Это было для нее загадкой. Бухта выходила к океану, и там, на западе, не могли находиться внутренние территории Южной Африки. Она, размышляя, дважды обошла вокруг памятника, когда заметила человека, наблюдавшего за ней. Она видела его краем глаза, но поскольку он продолжал смотреть в ее сторону, то бросила на него быстрый взгляд и узнала Джона Корниша.
Первым ее подспудным желанием было быстро уйти прочь. Этот человек уже доставил ей достаточно неприятностей, и разумнее было бы вообще не разговаривать с ним. Но он направился к ней, и ей некуда было деться.
— Доброе утро, миссис Гогенфильд, — приветствовал он ее.
Она ответила на его приветствие и повернулась, чтобы продолжать прогулку, но он, видимо, не для того появился здесь, чтобы только наблюдать за ней.
— Я надеюсь что не очень обременил вас на днях, — продолжал он. — Боюсь, ваш муж был огорчен, застав меня у вас.