Голубой велосипед
Шрифт:
– Вы не можете у нас оставаться, в доме траур, – с трудом сдерживая негодование, произнесла Руфь.
– Примите наше самое искреннее соболезнование. Не могли бы мы осмотреть дом?
Пьер Дельмас предоставил свою комнату лейтенанту, а сам перебрался в спальню жены.
– Занимайте мою комнату, вы с ней уже знакомы, – сказала Леа Фредерику Ханке.
– Не хочу вас прогонять, фрейлейн.
– Es ist schon gemacht [15]– возразила она, освобождая ящики своего комода.
– Клянусь вам, ничего нельзя было поделать. Приказ пришел из Бордо.
С той поры началось трудное сосуществование. Рано утром
А очаровательный малыш, которого его мать назвала Шарлем, хотя и чувствовал себя хорошо и развивался нормально, нуждался, тем не менее, из-за недостаточного веса, в постоянном наблюдении. Камилле пришлось смириться. В конце недели ее свекр Раймон д'Аржила приезжал провести с ней и внуком два дня; общение с внуком помогало ему перенести отсутствие сына, от которого все еще не было известий.
Благодаря лейтенанту Крамеру вся семья легко получила пропуска, позволявшие посещать свободную зону. Смерть Изабеллы внесла беспорядок в жизнь дома. Вскоре Руфь обратила внимание на то, что в кладовой стремительно сокращаются запасы продовольствия: больше не осталось оливкового масла, мыла, шоколада, кофе, было лишь немного сахара и варенья, да несколько банок маринадов. Вместе с Леа и Франсуазой она отправилась в Лангон за покупками. В задыхавшемся от зноя Лангоне, улицы были безлюдны, а кафе или пусты, или заняты немецкими солдатами, пившими пиво с видом невыносимой скуки. Казалось, все лавки города подверглись разграблению: у бакалейщиков, торговцев обувью или одеждой товаров не осталось вообще. Пустовали витрины кондитеров, мясников. У виноторговца сохранилось несколько запыленных бутылок. Но немцы прошли и там, скупая вино для себя или для отправки семьям в Германию.
– Даже у торговца скобяными изделиями дела пошли прекрасно, – рассказывала бакалейщица мадам Воллар, вот уже много лет обслуживавшая семью Дельмасов. – У книготорговца, постоянно жаловавшегося, что в Лангоне ничего не читают, не осталось книг, не найти и карандаша. Да, в течение двух дней торговля шла замечательно. Теперь же для всех введены ограничения.
– Как же нам быть? У нас больше ничего нет, – воскликнула Леа.
– При вашей бедной маменьке до этого бы никогда не дошло. Послушайте, я видела ее накануне бомбардировки. Несмотря на карточки, мне удалось набить ей сумки. Но сегодня…
– Что вы могли бы продать?
– Ничего существенного. Что вам нужно?
– Кофе, мыло, оливковое масло, сахар…
– Кофе у меня больше не осталось. Есть цикорий. С молоком он очень хорош. Сегодня утром
– Несите все, что можете. И мыла…
– Хорошо. У вас есть карточки?
Вернувшись в Монтийяк, Леа и Франсуаза с общего согласия собрали в гостиной всю семью.
– Нам надлежит принять меры, если мы не хотим умереть с голода, – сказала Леа. – Придется вспахать лужайку рядом с прачечной и разбить там огород, купить цыплят, кроликов, поросят…
– Ох, нет! – остановила се Лаура. – Они скверно пахнут.
– Сама же будешь счастлива поесть ветчины и сала.
– И корову для молока, – добавила Лиза.
– Да, она составит компанию для Каубе и Лаубе, – закричала Лаура.
– Все это замечательно, – сказала Франсуаза. – А где мы будем пока что доставать мясо и бакалею?
– Договоримся с мясником в Сен-Макере: его сын – крестник вашей матушки. А Франсуаза во время поездок в Лангон сможет наведываться к мадам Воллар за бакалеей. И все же нам придется трудно, пока на огороде Леа не вырастут овощи.
– К тому времени маршал Петен все уладит, – сказала их тетка Бернадетта.
В Бордо Бернадетта Бушардо не вернулась. Она с благодарностью воспользовалась гостеприимством Пьера Дельмаса. Ее сын Люсьен убежал из дома, чтобы, как он писал в оставленном матери письме, присоединиться к генералу де Голлю. С той поры от него не поступало известий, и она воспылала к лондонскому дезертиру, как она называла генерала, неутолимой ненавистью. Ее наполнило удовлетворением сообщение от 2 августа о вынесенном тому заочно смертном приговоре.
В конце августа пришедшее из Германии письмо известило Раймона д'Аржила, что его сын после ранения находится в плену в Вестфаленгофе, в Померании. Жив! Он жив! Одинаковой силы радость вспыхнула в глазах и Камиллы, и Леа.
– Больше я сына не увижу, – сказал Раймон д'Аржила.
– Послушайте, дружище. Не портите нам радость. Что за глупости вы говорите! Лоран теперь скоро возвратится, – возразил Пьер Дельмас.
– Для меня – слишком поздно.
Такая убежденность смутила Пьера Дельмаса, который внимательнее пригляделся к своему другу. Действительно, тот постарел и очень осунулся за последнее время.
Второго сентября в Белых Скалах появился велосипедист и попросил о встрече с мадам д'Аржила.
– Зачем она вам нужна? – осведомился пожилой мастер-винодел.
– Я хочу передать ей известия о муже.
– О месье Лоране? О, месье, как его дела? Знаете, я помню его совсем крошечным, – с волнением произнес старик.
– Надеюсь, у него все хорошо. Мы вместе были в плену. Он доверил мне бумаги для жены. С той поры я больше его не видел.
– Мадам д'Аржила здесь нет. Она в Монтийяке, вблизи Лангона. Там же и месье д'Аржила-отец.
– Это далеко?
– Около сорока километров.
– Ну что же, немножко больше, немножко меньше…
– Будьте осторожнее. Поместье находится в оккупированной зоне. Мой сын вас проводит. Он знает дорогу.
К вечеру двое молодых людей без помех добрались до Монтийяка. Гостя сразу же провели к Камилле.
– Здравствуйте, мадам. Младший лейтенант Валери. Меня взяли в плен одновременно с лейтенантом д'Аржила. Из-за ранения в ногу он не смог бежать. Он передал мне бумаги для вас. Извините, что я так промедлил с выполнением этого поручения. У вас есть от него сообщения?