Гомер
Шрифт:
надежду, что Ферсит теперь уже больше не будет агитировать против царей и их
оскорблять (Ил., II.270-277). Следовательно, народ не за Ферсита, но против него, считая
его изменником и дезертиром.
3) На собрании, которое состоялось после усмирения Ферсита, народ выражает
восхищение по поводу речи Одиссея, предлагавшего выбирать между продолжением
героической войны и позорным бегством на родину, единогласно выбирая войну, а не
позор отступления (Ил., II.333-335).
тягости войны и сам хотел бы не воевать, а сидеть дома в мирной обстановке, однако он не
хочет сам себя позорить (291-298). Следовательно, Одиссей и народная масса думают о
войне совершенно одинаково, расценивая Ферсита как изменника и дезертира. Больше
того, поскольку мифология здесь, как и везде, есть только отражение исторической
действительности, стремление греков довести войну до победного конца символизировано
в виде Афины Паллады, якобы вкладывающей в греков это военное мужество (453 сл.):
В это мгновение всем им война показалась милее,
Чем возвращение в полых судах в дорогую отчизну.
И вообще греческая воинская масса вовсе не против Троянской войны, но, наоборот,
всецело за нее. И если греческое войско (Ил., II) спешит к судам, чтобы отправляться
домой, то это оно делает не против воли царей, но, наоборот, в силу [100] приказа
Агамемнона. Правда, народ убегает к судам с большой радостью. Однако вернуться домой
– это мечта и самого Одиссея и даже самого Менелая (III.97-102), как это мы только что
видели. И, наконец, напрасно думают, что бранить царей за дармоедство – это привилегия
Ферсита. Ахилл тоже говорит Агамемнону (Ил., I.231): «Царь, пожиратель народных
богатств, – над презренными царь ты!» Следовательно, совершенно ясно, что в образе
Ферсита у Гомера ярко выражена антивоенная и даже антиаристократическая тенденция,
но что нельзя брать изолированно только одну речь Ферсита, а нужно его речь и весь его
образ понимать в контексте всего гомеровского творчества.
Наконец, и случаев прямого бахвальства зверствами на войне у Гомера тоже немало.
Правильно писал о Гомере его переводчик Н. Минский (впрочем, не умеющий оценить
Гомера по его существу): «Гомер с виртуозностью и неистощимыми подробностями
рассказывает о том, как герои крошили друг друга на поле сражения, выливали
внутренности на землю, вышибали зубы, обрубали руки и ноги, какие наносили копьями
затейливые раны. Герои бросаются в битву как хищные волки, сдирают доспехи с убитых,
уродуют тела и, наступив на них ногою, громко похваляются совершенным подвигом»
(«Северн.
Подводя итог высказанному выше об антивоенной тенденции у Гомера, необходимо
указать, что все творчество Гомера представляет собою порыв от стародавней дикости
и варварства к цивилизации, что, коренясь в стихийных инстинктах звериного прошлого,
он везде преодолевает это последнее своими новыми и светлыми идеями культурной и
мирной жизни всего человечества и что остатков этого прошлого у него столь же
достаточно, как и новых идей прогресса и мира. Антивоенная тенденция у него поэтому
выражена очень ярко, очень резко и совершенно несомненно; но она у него, не выражая
его целиком, а выражая только его прогрессивную сторону, должна пониматься нами не
больше, как только тенденция. И это тенденция колоссальной значимости.
2. Мирный уклад жизни в сравнениях Гомера. Очень важные наблюдения над
гомеровскими сравнениями сделал в свое время английский ученый А. Плэтт.9) Эти
наблюдения сводятся к тому, что в сравнениях Гомер выступает вовсе не как старинный
ахейский идеолог, а как самый настоящий иониец с гораздо более скромным и бедным
укладом жизни, как мирный житель, поясняющий все, что требует пояснения при
помощи картин трудолюбивой жизни.
Если взять «Одиссею», то только ничтожное число сравнений берется здесь из
мифологии: Навсикая (VI.102-109) [101] сравнивается со стрелоносной Артемидой,
которая охотится за кабанами и оленями на Эриманфе и Тайгете. Афина намазывает
Пенелопу, как Афродита мажет свое лицо амвросийной мазью перед танцами с харитами
(XVIII.190-194). Пенелопа колеблется (XIX.518-524) так, как Пандареева дочь Аэда плачет
о своем сыне, нечаянно ею убитом. Также – VI.162-178, XX.61-79. Сравнения эти слишком
немногочисленны, носят откровенно декоративный характер и потому весьма далеки от
наивной и нетронутой мифологии.
Если теперь обратимся к тому миру, из которого Гомер в «Одиссее» берет свои
сравнения, то окажется, что это мир земледельца, скотовода, ремесленника,
мореплавателя-торговца, живущего на равнине около моря вблизи больших гор, который
гораздо больше боится диких зверей, чем войны.
Из области земледелия мы имеем сравнения в VIII песни, 124 сл. (пахота на мулах) и
XIII.31-35 (трудолюбивый пахарь до полного изнеможения пашет землю на волах целый