Гомицидомания

Цепеш Слава

Зуб заныл, и я пришла в себя. Бутыль виски была уже наполовину пустой. Я огляделась, заметив тишину.

Леви замер на месте с Морган на спине, что тоже притихла.

Трой — с рукой на кобуре.

Вдруг Леви дважды ударил себя по грудине и рванул вместе с Раэной вон из штаба. Я растерялась на мгновение, а после разобрала тот шустрый жест Леви: знак «пиздец, валим нахуй». Я же переименовала его в «опасность, врассыпную». И рванула следом за Цефеем и Морган.

А после — взрыв. Меня поймала ударная волна, толкнула яростно в спину, и я покатилась по жидкой

грязи вниз по небольшому склону. То был болезненный побег: я налетала на обломки кирпчей и царапалась об опасно выброшенные остовы арматур, рвала одежду об острые камни и резалась ладонями о битое стекло от бутылок пива. Кульбит в лужу грязи, и я наконец перестала скатываться по опасной земле.

— «Твою мать!» — зашипела я, хватаясь за ржавую балку и поднимаясь из болота размоченного чернозема. Разило гнилой плотью. Я осмотрелась. — «Боже!».

Я была уверена, что угодила в ров скотомогильника. А лужа, в которую я приземлилась, оказалась бассейном из сгнивших животных. Кошек и собак. Я подскочила на месте, поняв, что под одеждой копошились черви.

Я угодила в трупное болото из сотни туш, в их разлагающееся царство. Под тихое шевеление личинок с белыми мягкими тельцами, наслаждающихся вкусом смерти и вони.

Выстрел. Он прогремел рядом со мной, но не задел. Я вынужденно рухнула на землю и пригляделась. Алый свет пожара над ямой скотомогильника очерчивал ярким контуром женщину. Я не узнала в ней свою — за моей жизнью шел ковчеговец, враг.

Да, тогда я возненавидела всех тех людей. И незнакомку со стройными бедрами и узкой талией, ищущей меня в отсветах пожара. Отчего-то я в корне переменилась внутри. Вспыхнули слова всех Антихристов, они вторили одно простое: «либо ты, либо тебя». А я теперь согласилась с их кредо.

У меня не было оружия, но были железные строительные остовы с острыми наконечниками. Я подхватила один и перекатилась за кучу балок.

Я видела ее спину, видела, как она искала меня по кустам и ямам.

Да, я ударила ее по голове и повалила на землю. Она рассмеялась мне в лицо:

— Радмила, какое счастье, что я встретила тебя! Я так сильно хотела рассказать тебе о Дамьяне!

Я нервно сглотнула, сидя сверху и прижимая остов к ее шее.

— Этот милый мальчик целовал меня там, — она чуть дернулась тазом. — Как славно, что теперь он мой. Ты знаешь, как он умеет брать сзади?

Я оскалилась. Знала, что провокация, но гнев рвал мне душу. И боль. Эта боль колючей проволокой стягивала мозг. Колья втыкались внутрь и, сдавливая, прорезали новые борозды сквозь извилины.

— А его большие руки! О, я уже кончила… — простонала она. — Они горячие и сильные. Дамьян одной рукой мог схватить меня за шею и трахнуть, как шлюху!

Я молча держалась. Хотела услышать всё.

— Я правду говорю, милая Мила. Так он тебя зовет, да? Или «мое солнце»? Солнцем он теперь называет меня, прости. — Она довольно улыбнулась. — Ну, все, убирай эту палку, я знаю, что ты не убийца. Наслышана о твоей трусости и праведности, божий агнец. Я убью тебя быстро, «мое солнце».

— Не поверишь, — прошептала я, уронив

слезу. Но мне не было стыдно за плач. — Но я научена Яном убивать, «солнце». Он посвятил меня во все, что умел сам. Ты же знаешь, что он умел?

Она истерично рассмеялась.

— Да ты же крови-то боишься! Дамьян смеялся над тобой!

— Дамьян уважал меня. Даже если и брал тебя, то только потому, что ты шлюха.

Я рассмеялась.

Смеялась и теряла слезы.

Я теперь он.

Он тоже смеялся с безумием в раскрытых глазах.

Я проткнула ее той железной палкой. Проткнула матку и кишки, вонзив орудие в ее смердящее влагалище. Пинками вгоняла и рвала внутренности той, что касалась чужого. Моего.

А после я швырнула железный фалос в сторону, весь в крови и дерьме — Ян был прав, когда говорил, что все эти тела обсирают штаны от боли и ужаса. Я схватила ее за волосы и ткнула лицом в яму с трупным болотом. Она все не закрывала рот, даже под жижей из вонючих кишков и клочков шерсти. Та извивающаяся масса полнила ее ноздри, глотку, рот. И черви резвились с языком. Как французский поцелуй.

Она вырывалась и царапала мне ногу, которой я придавливала ее голову глубже в недра разложения и гнили.

Она дышала той массой. Черви, шерсть и крошево костей заменяли воздух, растекаясь медленно по легким. Как кисель по дыхательным путям.

Нет, мне не было стыдно за плач. Перед мертвыми не стыдятся.

Глава 24. Дом и собака

— Привет, Дамьян,

— сказала Рут.

— Отвянь, ты мне противна.

Глава двадцать четвертая.

Не помню, как меня подобрали ребята. Не помню, как Морган мыла меня в ванне. Не помню, в какой квартире уснула. Не помню, кто всю ночь не покидал меня, сидя у окна с сигаретой.

Но я помню глаза, когда она задохнулась. Открытые, с шевелящимися на зрачках червями. Они преследовали меня. Эти глаза и черви.

Я вскочила над постелью, хрипя и дрожа в ледяном поту. Вытерла одеялом мокрую шею и посмотрела на окно.

За ночью наблюдал Леви. Я удивилась его бесстрастию и равнодушию.

— Ночью все мы настоящие, — сказала я. — Так ты в деле депрессивный камень без чувств и эмоций?

— Нет сил притворяться, — холодно ответил Леви.

— Таким ты кажешься… странным. Я привыкла, что ты говоришь обо всем подряд.

— Я клоун. Должен же кто-то поднимать дух команды.

— Мне жаль, что ты выбрал эту роль, Леви.

— Мне тоже. Прости, я должен был защищать тебя. — Он снова закурил. Долгая пауза. — И помочь Трою. Он с пулевыми ранениями. А я забыл. Прости.

Дыхание сперло.

Так умирала та девушка? Так же не могла вдохнуть, глотающая кашу из трупов?

Я испугалась за Троя.

— Трой… жив?

— Да, все в порядке. Только погиб бы от пули во лбу, если бы Морган не отрезала голову тому ковчеговцу. Обычным ножом. Я бы не смог.