Гончаров разгадывает семейную тайну

Петров Михаил

– Видела три дня назад.
– Татьяна поперхнулась словами и завыла в голос, а мне ничего не оставалось, как прервать ее опрос двумя глотками самогона, выпитыми исключительно за упокой рабы Божьей Ольги.

– А почему тогда, двадцать лет назад, вы подумали, что она уехала? подождав, пока успокоится Татьяна и мой желудок, спросил я.

– Ничего я не думала, - резко ответила она и замолчала.

Я вопросительно посмотрел на молчавшую до сих пор Варвару.

– Ну что ты заткнулась-то, корова яловая?
–

тут же окликнулась она.

– Тебе надо, ты и говори.

– Идиотка, что я могу сказать? Мне тогда семь лет было. Много я понимала?

– А если не понимала, тогда и не выступай, а то шибко умная стала. Что я тебе, все должна помнить? Почему думала? Да потому, что она вечером с нами простилась, билет мне железнодорожный показала. А еще потому, что наутро отец сказал, будто он отвез ее на вокзал. Вот почему я и подумала...

– Он вам сказал, что посадил ее в поезд?

– Нет, но я и не спрашивала. Об этом мы узнали чуть позже, когда его и меня допрашивали в милиции после того, как бабушка дала нам телеграмму.

– И что же он сказал тогда милиции?

– Так и сказал, что посадил в вагон.

– Вы помните текст той телеграммы от бабушки?

– Да. Я получила ее сама, потому что отец отлучился из дому. Она была адресована маме. В ней бабушка спрашивала: "Ольга, что случилось? Почему отложила приезд?"

– Как зовут вашу бабушку и переписываетесь ли вы с ней?

– Баба Люба, но с ней мы не переписываемся.

– Почему? Все-таки родная бабка.

– Не знаю, еще когда я училась, я несколько раз ей писала, но ответов не получила. По-моему, она ненавидела нашего отца, а заодно и нас.

– Как тогда отец отреагировал на телеграмму?

– Он сильно разозлился на маму и назвал ее шлюрвой. Сказал, что не иначе как она снюхалась с кем-то в поезде и выскочила на промежуточной станции. И еще нас ругал, называл кукушатами.

– Как он вел себя наутро, после того, когда якобы отвез вашу мать на вокзал?

– Он был очень весел, купил нам много всяких сладостей, я это помню очень хорошо, потому что я пришла в школу с целым пакетом конфет и всех угощала.

– Это и я помню, - вмешалась Варвара, - только у меня, в отличие от тебя, их отобрали. Господи, знать бы нам тогда, в честь чего мы пируем.

– Кто разбудил вас в то утро и кто помогал собираться в школу?

– Варьку с первого сентября будила и собирала в школу я сама, - ответила за сестру Татьяна.
– Так мы с мамой решили. А в тот день и потом целых две недели мне вообще можно было не ходить на занятия.

– Позвольте поинтересоваться, за какие такие заслуги?

– Да ни за какие, просто нужно было присматривать за Клавкой. Училась-то я хорошо, вот мама и договорилась с учителями, что я все это время буду заниматься дома, а потом отвечу по всем предметам.

– Тогда что же вас заставило

пойти в школу в тот день?

– Когда я проснулась, отец уже вернулся с вокзала. (Теперь-то мы знаем, что он никуда не ездил.) Он что-то строгал и был очень веселым. Сказал, что мать отправил, что все хорошо. А потом он достал целую сумку конфет и подарил нам. Мы, конечно, обрадовались, накинулись на них, как голодные волки, а он говорит: нехорошо так, надо с друзьями и одноклассниками поделиться. Тогда я и пошла в школу.

– Вы помните точную дату, когда это случилось?

– День я не помню, - проглотив комок и сдерживая слезы, заговорила Татьяна.
– Но прощалась она с нами в какое-то воскресенье сентября.

– Как я понял, дом к тому времени был уже выстроен?

– Да, потому что с утра того же воскресенья мужики его обмывали.

– Значит, вы могли слышать, что происходило той ночью? Я имею в виду вас, Татьяна.

– Этот вопрос мне задавали уже двадцать лет назад.

Посерев лицом, женщина выпила мой самогон и, уткнувшись в кухонное полотенце, заревела.

– На этот вопрос я могу ответить, - пришла на помощь сестре Варвара. Дело в том, что дом хоть и был готов, но только снаружи, а внутри еще многое нужно было сделать. В основном оставались всякие мелочи: окна, двери, наличники, но все это отец доделывал один, а мы продолжали жить в старой развалюхе, поэтому-то мы не могли слышать, что здесь происходит.

– Простите, Варвара, мне непонятен один момент: почему вы думаете, что убийство произошло в новом доме?

– А как же иначе. Если бы ее убивали там, где мы спали, то мы бы проснулись, потому что там у нас была одна комната.

– А вы уверены, что была драка? Убить человека можно и в полной тишине.

– Да, конечно, но в экспертизе нам сказали, что у нее был перелом руки и черепа, из-за которого и наступила смерть.

– Почему вы об этом не сказали раньше?

– Вы не спрашивали, а откуда мне знать, что это важно.

– Часто ли они скандалили до исчезновения матери?

– Нет, такого не было, - приходя в себя, решительно заявила Татьяна, - а если что-то и случалось, то мы этого не слышали.

– Я бы хотел посмотреть все домашние документы двадцатилетней давности.

– Мы бы и сами хотели их посмотреть, - усмехнулась хозяйка.
– Но их нет. Они, к сожалению, сгорели и из-за этого у нас сплошные неприятности.

– То есть как это сгорели?
– немного опешил я.
– Почему сгорели?

– Потому что был пожар, вот они и сгорели вместе со старым домом.

– А ваши свидетельства о рождении? Меня пока интересуют только они.

– Тоже сгорели, - скорбно сообщила Татьяна.

– Тогда по каким документам вы получали паспорта?

– По записи в отцовском паспорте и по справке погорельцев.