Гончаров смертью не торгует
Шрифт:
– Дубинкой, милицейской дубинкой.
– Это несправедливо по отношению к бедным труженицам, кроме того, их грешные тела наверняка охраняются, а если и нет, то они вызовут милицию и будут абсолютно правы. Ночь ты переночуешь в родном участке, а наутро начнутся разборки. Ты останешься в дураках, потому как на проституцию нынче смотрят немного смущенно, но поощрительно - бизнес есть бизнес. Нет, Макс, ворошить все гнездо нам будет не под силу, тем более что главная змеюга ускользнет и вывернется, а это меня очень огорчит. Я подозреваю, что за ее душой нечто большее, чем торговля проститутками. Уж больно тесно и круто запутан их клубок. Меня просто поражают некоторые совпадения и их контакты.
– Потому что не знаю. Он не значится не только в картотеке, но и в адресном столе. Такой фамилии нет даже близко. Или он живет под чужим именем, или он у нас не прописан. Что будем делать?
– Как ты думаешь, если есть газета, то должна быть контора?
– Ага, называется редакция.
* * *
Черный "БМВ", ничего не подозревая, стоял в крохотном редакционном дворике. За его тонированными стеклами плохо просматривалась одинокая голова водителя. Подойдя вплотную, мы открыли варежки и, ковыряя в носу, с немым обожанием уставились на заморское чудо. Обласкав его глазами, я пошел дальше. Вытащив носовой платок, я принялся азартно протирать его хромированные части. Такое кощунство не могло не возмутить водилу. Опустив стекло и высунув рыжий кочан бестолковой головы, он собрался сделать мне замечание, но, сраженный коварной Максовой рукой и газовым баллончиком, скис и заскучал в самом начале гневной тирады. Открыв дверцу и подождав, когда вредный для нашего организма газ улетучится, мы забрались в салон, отодвинув на пассажирское сиденье окоченевшего истуканчика.
Прошло не меньше десяти минут, прежде чем он начал проявлять признаки жизни, и мы были всерьез обеспокоены возможным преждевременным появлением его хозяйки. За это время педантичный Ухов успел досконально его обыскать и обезвредить, тщательно захомутав конечности.
– Тебя как зовут, зема?
– приветливо спросил Макс еще балдеющего водилу.
– Толик, - послушно ответил мужик.
– Сам знаю, что Толик, а точнее, Анатолий Иванович Лукин, - сличаясь с красным удостоверением, поправил его Макс, - сотрудник частной охранной фирмы "Баррикада". Приятно было познакомиться, только что это ты, Анатолий Иванович, вздумал кричать на моего товарища? Нехорошо. Ты дурно воспитан.
– Развяжите меня, что вы хотите?
– От тебя, товарищ Лукин, мы хотим, чтобы вел ты себя смирно и не дергался, лежал спокойно и вместе с нами ждал свою хозяйку.
– Козлы, вы мне ответите!
– свирепо заскрипев зубами, пообещал шофер.
– У-у-у, товарищ, я вижу, тебе жутко понравился аэрозоль "Весенние грезы"? Дать нюхнуть? Не хочешь? Ну, тогда на сухую отдыхай, мой сладкий. Когда твоя хозяюшка на обед собирается?
– Когда как, должна уже.
Татьяна Андреевна Клыкова собралась откушать только через час, когда я, прогуливаясь неподалеку, порядком промерз. Слава богу, вышла она одна. Подойдя к машине и увидев закрытую дверцу, она возмущенно остановилась, всем своим видом показывая крайнюю степень раздражения. Я ловко и вовремя исправил это маленькое недоразумение. Подскочив со спины, я галантно распахнул дверку и пинком под зад сопроводил меховое чувырло в салон. Не давая ей опомниться, запрыгнул сам и тут же блокировал замок. Ухмыляющийся Макс плавно тронул машину, чуть покачнув мохнатую тушу, на которой я полулежал. Кажется, все сошло гладко.
Неожиданно меня стряхнув, баба заорала громко и нецензурно. Мне пришлось украдкой показать ей рукоятку пистолета. Правильно оценив ситуацию, она заткнулась и без лишних вопросов конкретно спросила:
– Сколько вы хотите?
–
– Вы что, рехнулись, козлы? Да вы не знаете, с кем вы связались!
– Нет, моя ласточка, - радостно согласился я, - откуда же нам знать.
– Когда узнаете, будет поздно. Я вам все кишки через жопу вытащу. Пока я прошу добром - остановите машину и развяжите кучера. Толян, что это за дела?
– Я не виноват, Татьяна Андреевна, простите меня, пожалуйста, - гнусно заныл Толик, - они прыснули мне газом в нос.
– Быдло! Шоферюга поганый! Я тебе прысну, я тебе прысну, только не в нос, а в твой рот! Обнаглел, голь перекатная, босяк вонючий. Сейчас приедем, я тебе устрою, я тебе такое устрою, что ты у меня забудешь, с какой стороны к бабе подходить. Козлина, чтоб завтра же твоего духу в моем доме не было! Кретины!
– Затем последовало обращение к нам: - Немедленно отвезите меня домой.
– Слушаюсь, моя госпожа, - подобострастно прогудел Макс.
– Только сначала заедем в одно тихое и уютное место.
– В какое еще место?!
– возмутилась санитарка.
– Некогда мне с вами базарить. Я же сказала - домой. Куда ты, к черту, прешь?
– На кладбище, - равнодушно ответил Ухов.
– Ты же сама просила.
– Я просила домой.
– Теперь это и будет твоим новым домом, - успокоил я бушующую бабу.
– Вы, кажется, меня не поняли, - все еще ерепенилась мерзавка.
– Если вы сейчас же не повернете, то у вас будут большие неприятности.
– Да ты не волнуйся, моя госпожа, мы зароем тебя в очень удобном, шикарном месте. Ты ведь так любила все элитное и престижное. К великому нашему сожалению, резного гроба мы для тебя не заготовили, но ничего, твоя роскошная шуба его заменит вполне. А может быть, ты предпочитаешь покоиться в скорбном одиночестве где-нибудь на опушке леса? Скажи, не стесняйся, для нас и это труда не составит. Макс, я правильно говорю?
– Правильно. Да и выстрела там не будет слышно.
– Так-то оно так, а только земля промерзла, долбить несподручно, озабоченно, по-хозяйски посетовал я.
– А мы ее снегом зашвыряем, и порядок. Если до весны собаки не растащат, то будет ментам от нас большой подснежник. Вот здесь и свернем. Заржав, он съехал на второстепенную дорогу, уходившую в лес.
Кажется, мы начали ее доставать. По крайней мере, она перестала вякать и стала тихонько от меня отползать, перемещаясь поближе к левой двери. Пресекая ее попытку самовольно покинуть салон, я взял ее руку в замок, и тут ее развезло.
– Не убивайте меня, я дам вам денег. Столько, сколько вы спросили, размазывая помаду, замешенную на соплях, утробно запричитала баба и в этом естестве стала сама собой.
– Не надо, не везите меня туда, я не хочу.
– Врешь, это ты сейчас говоришь, а как придет время рассчитываться, ты притащишь за собой кодлу ментов. Знаем мы такие штучки.
– Нет, честное слово, не обману.
– Твоим честным словом подтереться и то стремно. Все, приехали! сообщил Ухов, загоняя машину меж трех сосен.
– Вылазь по одному и с вещами.
– Не вылезу... Не надо... Я не хочу... Я не хочу умирать, - почти теряя сознание, запричитала Клыкова.
– Тот старик, которого ты споила своей водкой, тоже не хотел умирать. С перекошенной от злобы физиономией Макс выволок ее из машины и, швырнув на снег, заорал: - Падаль, если ты сию же минуту не скажешь, куда дела Тоньку, тебе хана!
– Для большего устрашения он выхватил ствол, но, на мой взгляд, это было уже лишним, потому что теплый зимний ветерок хлопотливо донес пикантное известие о том, что бабе немного полегчало. Отойдя на безопасное расстояние, Макс продолжил допрос: - Сука старая, где моя Тонька?