Гопак для президента(Аполитичный детектив)
Шрифт:
Валерий придвинул свой стул, поморщился от боли в раненой руке, усмехнулся невесело:
— Идет охота на волков, идет охота… Круто они за тебя взялись… Крепко и грамотно!
Степан Игнатьевич, крутя в пальцах остывшую картофелину, после минутной задумчивости кашлянул.
— Звони в управление… выясни, кто его в розыск объявил…
Валерий согласно кивнул, набрал номер. И уже через три минуты они знали, что данное дело на контроле у генерала Коноваленко. Он же распорядился объявить заграничного преступника во всеукраинский розыск. Валерий не стал объяснять дежурному, зачем ему понадобилось это выяснить, сославшись на наличие кое-какой оперативной информации. Быстро закончив разговор, глянул на отца:
— Коноваленко — он же из донецких?
— Так точно, — подтвердил догадку Степан Игнатьевич. — Один из лучших друзей нашего любителя пышных застолий господина Чивокуна…
Денис горестно покачал головой, на какое-то время потеряв способность трезво рассуждать. И отнюдь не из-за выпитой «буряковки». Он понимал, что нужно действовать, однако что конкретно можно сделать в ситуации, если на каждом столбе и у каждого постового имеется твоя фотография, не представлял.
— Связаться можно… Только не даст это ничего, — проговорил Валерий. — Они без указаний сверху ничего печатать не будут… А указания получат однозначные — не публиковать. Даже если кто-то и рискнет, тебя все равно упрячут далеко-далеко…
— Ситуевина, — вздохнул Гребски, прикуривая сигарету.
— Полностью с вами согласен, молодой человек, — похлопав его по плечу, сказал Степан Игнатьевич. — Сматываться тебе надо с Украины!
— Куда? — с нотками обреченности в голосе спросил Гребски. — И как? Возможности улететь в Штаты я не вижу…
— Отсюда — исключено! — согласился Степан Игнатьевич. — А если за пределами Украины? Там нашим друзьям будет сложнее контролировать происходящее. Может, в Польшу? Или в Венгрию?
Валерий с сомнением проговорил:
— Поляки и венгры границу неплохо держат, да и это первое, что приходит в голову, значит, и они об этом подумают и предусмотрят, чтобы Дениса там искали со всеми собаками… Да и на границе с Россией будет то же самое…
— Может, в Молдову? — с надеждой спросил Денис. — Там мне все знакомо. Из Кишинева можно в Америку улететь… Там-то я в посольство смогу попасть…
Степан Игнатьевич задумчиво посмотрел на Дениса, перевел взгляд на сына:
— Мне идея нравится… Валерка, у тебя там вроде концы имеются?
Валерий кивнул с усмешкой:
— Имеются… Только мне придется с Денисом ехать хотя бы до поста… Чтобы уверенным быть.
— Мысль верная! — одобрил решение сына Степан Игнатьевич, поднялся из-за стола. — Тогда так! Сейчас — спать. В четыре утра я вас поднимаю. И вы выезжаете сразу. Поедете на джипе, я так понимаю…
— Ну да, — сказал Валерий. — Обратно доберусь на попутных…
— На том и порешили, други мои, — наливая всем по рюмке, подытожил Куприянов-старший. — За то и выпьем!
Глава 22
Просыпаться едва заснув — занятие не из приятных. Гребски, едва чья-то рука коснулась его плеча, открыл глаза и спросил, увидев перед собой лицо Валерия:
— Который час?
— Около трех, — шепотом отозвался тот.
— Степан Игнатьевич говорил… — начал было Денис, но Куприянов жестом остановил его.
Денис поднялся с кровати, привычными движениями размял спину, сделал несколько приседаний и почувствовал себя на удивление бодрым, несмотря на то что в горизонтальном положении провел не больше полутора часов. Несколько раз моргнул, прислушиваясь к ощущениям. Тревожащих не обнаружилось, значит, с контактными линзами можно еще походить два-три дня, вреда не будет.
Он вышел из комнаты, плотно прикрыл дверь. Жмурясь от света, посмотрел на старшего Куприянова, сидящего за столом и беседующего с незнакомым мужчиной в стареньком пиджаке, надетом поверх майки. Мужчине на вид было лет шестьдесят, хотя, если побрить сизую недельную щетину да отмыть сероватую кожу, ему могло оказаться лет на десять меньше. Черные крапинки на щеках и словно обведенные черным карандашом глаза безошибочно указывали на шахтерское прошлое. Рядом с ним к столу было прислонено двуствольное ружье. Валерий стоял поодаль, внимательно слушал, что говорит колоритный тип, пришедший в гости к Куприяновым в три часа ночи с ружьем.
Степан Игнатьевич заметил Дениса, указал на свободный стул, произнес, как показалось журналисту, встревоженно:
— Присаживайся, послушай, что сосед толкует…
Сосед привстал на стуле, пожал руку журналиста, словно клещами стиснул, представился:
— Петр Никанорович я… сосед вот ихний…
— Очень приятно, Петр Никанорович, — сказал Денис, усаживаясь за стол, закуривая.
Мужчина ухмыльнулся:
— Меня все с детства Никанорыч кличут, так что… — Он положил большие руки на стол, продолжил рассказ, прерванный появлением журналиста.
— Смотрю, а там за деревьями машина остановилась… где у меня груши…
Денис слушал историю Никанорыча, слегка косноязычно, но толково рассказывающего, как среди ночи он с двустволкой, заряженной патронами с крупной солью, вышел в сад, чтобы убедиться, что никто не посягает на урожай выращенных им яблок и груш, деньги от продажи которых составляли чуть ли не основную часть бюджета шахтера-пенсионера. Заметив остановившийся на границе его участка микроавтобус, шахтер-садовод пришел к простому выводу: городские приехали расхищать его собственность.
— Ну, я же не мог сразу палить! — сказал Никанорыч, обведя слушателей ищущим понимания взглядом. — Мало ли… Подполз на карачках поближе, благо в шахте полжизни раком простоял… И вижу, что-то тут не то… Человек восемь крепких мужиков… все в коже… шеи — во! А один по телефону как раз говорил…
Притаившись неподалеку от пришельцев, Никанорыч четко расслышал разговор незнакомца и понял, что надо бежать до Куприянова, поскольку другого «мента» в округе не проживало.
— Ага! — кивнул сам себе Никанорыч. — Он и говорит: «Да-да! Точно, журналист у мента на хате заночевал… с бабой…» А тот ему, видно, чего-то сказал, так этот опять: «Да понял, понял… через полчаса и начнем, вот от Слона братва подъедет…» А тот ему чего-то выговаривал, раз этот говорит: «Я за Явно глотки порву… да и Кеша мне как родной был…» А тот снова чего-то ему, а этот и толкует, дескать, все будет чисто, никаких свидетелей, а хату, дескать, сожжем к чертовой матери…