Горбун, Или Маленький Парижанин
Шрифт:
— У них у всех важные сообщения, — заметил регент Франции, кладя повязанную платком голову на подушку, украшенную мехельнскими кружевами. — Они носятся с ними, вместо того чтобы напустить страху на Альберони или герцога Мэнского. Они думают, что стали необходимы, а делаются несносны, вот и все. В час я приму господ Леблана и Машо, а лучше даже в два. Я чувствую, что просплю до двух.
Слуга удалился. Филипп Орлеанский закрыл глаза.
— Аббат еще здесь? — осведомился он у камердинера.
— Ухожу, ухожу, — поспешно ответил Дюбуа.
— Нет, аббат, останься. Ты меня усыпишь. Ну, не странно ли, что я ни минуты не могу отдохнуть от трудов? Ни минуты! Они являются именно тогда, когда я ложусь спать. Понимаешь, аббат, я умираю от усталости, но их это не трогает…
— Ваше королевское высочество, — осведомился Дюбуа, — хотите, я вам почитаю?
— Нет, я передумал, ступай. Поручаю тебе учтиво извиниться от моего имени перед этими господами. Я всю ночь работал. У меня разболелась голова — как обычно, когда я пишу при свете лампы.
Он тяжко вздохнул и добавил:
— Нет, положительно все это меня доконает, а еще молодой король вызовет меня, когда проснется, и господин Флери будет поджимать губы, словно какая-нибудь старуха-графиня. Но, как ни старайся, все успеть невозможно. Да, черт возьми, управлять Францией — занятие не для лоботрясов!
Голова регента совсем утонула в мягкой подушке. Послышалось ровное, шумное дыхание. Он уснул.
Аббат Дюбуа переглянулся с камердинером, и оба захихикали. Когда регент находился в хорошем расположении духа, он называл аббата Дюбуа плутом. В этом высокопреосвященстве было много от лакея.
Дюбуа вышел. Господин де Машо и министр Леблан еще сидели в передней.
— Часа в три, — сообщил аббат, — его королевское высочество вас примет, но, по-моему, вам лучше подождать до четырех. Ужин затянулся далеко за полночь, и его королевское высочество немного устал.
Своим появлением Дюбуа помешал разговору между господином де Машо и статс-секретарем.
— Этот наглый плут, — заметил начальник полиции, когда Дюбуа ушел, — не умеет даже скрыть слабости своего хозяина.
— Да, слишком уж его королевское высочество неравнодушен к плутам, — отозвался Леблан. — Однако вам известна правда о том, что случилось в домике принца Гонзаго?
— Я знаю лишь то, что рассказали нам приставы. Двое убитых — младший Жиронн и откупщик Альбре, трое арестованы: бывший офицер легкой кавалерии Лагардер и двое головорезов, имена которых значения не имеют. Госпожа принцесса именем короля силою проникла в переднюю к своему супругу. Две девушки… Но это тайна, покрытая мраком, настоящая загадка сфинкса.
— Но ведь одна из них явно наследница де Невера, — сказал статс-секретарь.
— Это неизвестно. Одну отыскал господин де Гонзаго, другую — этот самый Лагардер.
— А регент осведомлен об этих событиях? — поинтересовался Леблан.
— Вы же слышали, что сказал аббат. Регент ужинал до восьми утра.
— Когда дело дойдет до принца Гонзаго, ему придется несладко.
Начальник полиции пожал плечами и повторил:
— Неизвестно. Одно из двух: или господин Гонзаго сохранит доверие, или нет.
— Однако, — проговорил Леблан, — в деле графа Горна его королевское высочество был безжалостен.
— Тогда речь шла о банковских кредитах, улица Кенкампуа требовала, чтобы кто-то был примерно наказан.
— Ну, здесь тоже в игру входят высокие интересы: вдова де Невера…
— Безусловно, но Гонзаго дружит с регентом уже двадцать пять лет.
— Сегодня вечером должны созвать Огненную палату 147 .
— Да, чтобы рассмотреть иск принцессы Гонзаго к Лагардеру.
— Вы полагаете, что его королевское высочество станет покрывать принца?
— Я настроен, — решительно заявил господин де Машо, — не думать ничего, пока не узнаю, провинился в чем-либо Гонзаго или нет. Вот и все.
147
Специальной суд, созданный в XIV веке и созывавшийся для рассмотрения особо сложных дел, в основном связанных с отравлением и ересью. Помещение, где он заседал, было обито черной материей и даже днем освещалось факелами — отсюда и название.
Едва он договорил, как дверь в переднюю открылась и вошел принц Гонзаго — один, без свиты. Трое вельмож обменялись приветствиями.
— Его королевское высочество еще не проснулся? — осведомился Гонзаго.
— Он только что отказался нас принять, — в один голос ответили Леблан и де Машо.
— В таком случае, — продолжал Гонзаго, — я уверен, что его двери закрыты для всех.
— Бреон! — позвал начальник полиции. Появился слуга. Де Машо приказал:
— Доложи его королевскому высочеству о приходе принца Гонзаго.
Гонзаго подозрительно взглянул на начальника полиции. Это не укрылось от его собеседников.
— А что, относительно меня были особые распоряжения? — спросил принц.
В вопросе явно звучало беспокойство.
Начальник полиции и статс-секретарь с улыбкой поклонились принцу.
— Нет ничего удивительного в том, — пояснил господин де Машо, — что его королевское высочество закрыл дверь для министров, однако в обществе своего лучшего друга он найдет радость и отдохновение.
Вернувшийся Бреон громко объявил с порога:
— Его королевское высочество примет принца Гонзаго.
На лицах троих вельмож изобразилось одинаковое удивление, хотя причины его были различны. Гонзаго смутился. Поклонившись собеседникам, он двинулся следом за Бреоном.
— Его королевское высочество, наверное, никогда не изменится, — с досадой проворчал Леблан. — Сперва удовольствия, а потом уж дела.
— Из одного и того же факта, — с насмешливой улыбкой на губах возразил де Машо, — можно сделать самые разные заключения.
— Но вы не станете отрицать, что Гонзаго…