Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793 - 1914)
Шрифт:
Немногие попытки создания польских школ и полная невозможность для поляков обучать украинских крестьян не имели ничего общего с раздуваемой властями польской угрозой на Украине. Ко времени воцарения молодого Николая II этот страх пронизывал властные структуры уже более сорока лет. В высшей степени характерно то, что в марте 1895 г. царь внимательно прочитал годовой отчет за 1893 г. волынского губернаторa С.П. Суходольского, подчеркнув некоторые предложения и оставив краткие комментарии. Текст с пометками царя был передан для ознакомления попечителю Киевского учебного округа.
В нем повторялось, что непреложной истиной является тот факт, что школа – лучшее орудие в деле воспитания молодежи в «истинно русском» духе. «Совершенно верно», – отметил Николай II. А далее интерес царя вызвала информация о расширении сети школ для народа. Он пометил: «к министрам Народного Просвещения и Финансов». Во втором абзаце, который, по всей видимости, понравился царю, сохранилось свидетельство его мечты о силе монаршей власти. По словам Суходольского, в том, что касалось поляков, внедрение в этом регионе православия, русских начал и лояльности принесло уже свои заметные плоды. Железная воля правительства в деле укрепления в Волынской губернии, колыбели России и православия, русского элемента, «несмотря на все усилия со стороны латино-польской пропаганды», побудила «наиболее разумных из их [поляков. – Д.Б.] числа постепенно проникаться убеждением в невозможности возрождения Польши». Именно эта точка зрения, действительно, со временем возобладает среди польских помещиков Волыни, которые должны были «слиться с русским поместным дворянством», как за век до того это произошло в смоленских землях. Несмотря на то что часть помещиков и бывшей шляхты, по мнению губернатора, была настроена враждебно, положение должно было со временем выправиться, «чему немало должно способствовать и ближайшее сношение местных поляков с коренными русскими» и с представителями власти, «которые неуклонным исполнением предначертаний высшего Правительства и образом действий спокойным, всегда одинаковым, чуждым как послаблений, так и чрезмерных притязаний, а тем более предвзятых взглядов [подчеркнуто царем. – Д.Б.], все более могут вселить среди местного населения не одни лишь страх, но и любовь к Русской Власти, всегда справедливой и любвеобильной ко всем ее подданным».
Однако огорчение Николая II вызвала заключительная часть отчета, в которой говорилось о действительной – плачевной по сравнению с другими частями империи – ситуации в школьном образовании: 1 начальная школа приходилась на 1732 жителя и 42,7 кв. версты (1 на 127 кв. верст в Овруцком уезде), т.е. в школах обучалось 3 % от всего населения (0,98 % женского населения). Из детей школьного возраста получало обучение 38,7 % мальчиков и 4,6 % девочек. «Весьма печально», – отметил его императорское величество 1379 .
1379
ЦДІАУК. Ф. 707. Оп. 262. Спр. 6 – Письмо министра народного просвещения к попечителю Киевского учебного округа, 31 марта 1895 г.
Через год волынский губернатор продолжал расписывать возможное в будущем стирание национальных различий. Он писал в своем годовом отчете: «…чуждаясь церковно-приходской школы, иноверцы охотно отдают своих детей в школы Министерства Народного просвещения». Он подчеркивал необходимость создания новых приходских школ, «в которых дети иноверцев получали бы русское воспитание и образование и затем постепенно входили бы в общее течение русской жизни, мало-помалу утрачивая признаки своей национальной и даже религиозной обособленности» 1380 .
1380
Ibidem. Ф. 442. Оп. 625. Спр. 416 – Годовой отчет Суходольского царю за 1894 г.
Неустанная политика русификации не привела к желанным для правительства последствиям. И все-таки ее результаты заслуживают самого пристального внимания. Речь идет прежде всего о русификации начального образования, введенного для украинских крестьян. Польские дети в большинстве своем получали начальное образование дома. Положение же в прогимназиях и гимназиях было иным. Анджей Менцвель очень удачно отметил разницу в отношении к полякам (и их реакциям) в западных губерниях и в бывшем Царстве Польском. В западных губерниях царские власти не решались на столь открытое попрание польского сознания, какое практиковал попечитель Варшавского учебного округа А.Л. Апухтин, провоцируя сопротивление учащихся. Примером тому может служить поступок героев романа С. Жеромского «Сизифов труд», декламирующих «Редут Ордона» Мицкевича – идеал смерти за родину и символ полного неприятия чуждой культуры захватчика. На Украине же как в гимназии, где довелось учиться писателю С. Бжозовскому, так и в душе самого писателя не чувствуется, как подчеркивает Менцвель, насилия, а наоборот – сплетение русской и польской культуры 1381 . Однако такое определение можно отнести, как уже подчеркивалось, не ко всей польской молодежи, а лишь к той ее части, которая вступала, как правило, в школьные кружки левого направления. Молодой С. Бжозовский, учившийся в Немировской гимназии в 1892 – 1896 гг., подробно описал свои контакты с русскими нигилистами и марксистами в первых главах романа «Огни», а сам на парадоксальной для властей основе сблизился со своими русскими товарищами. В противоположность тому, чего ждали от русско-польского сближения власти, общение с русскими друзьями привело Бжозовского к открытию и принятию общечеловеческих идеалов. Во все эти обрусевшие гимназии Украины проникли идеалы универсализма, одинаково чуждые как российским казенным заведениям, так и польским усадьбам. А это novum обладало удивительной притягательной силой, о чем вспоминали многие учащиеся тех лет, как, например, Станислав Стемповский, учившийся в Каменецкой гимназии в 1879 – 1888 гг., или позднее его сын Ежи Стемповский, закончивший ту же, что и Бжозовский, гимназию в Немирове в 1911 г.
1381
Mencwel А. Wobec Rosji – splot czy gwalt? // Kultura. 1998. № 11. S. 23 – 35; см. также: Walicki А. S. Brzozowski – drogi my'sli. Warszawa, 1977. S. 212 – 221.
Из их воспоминаний вырисовывается особый образ формировавшегося нового интеллигента с исключительно открытым отношением к миру. Полученный опыт отдалял этих людей от своего окружения. С. Стемповский критически относился к своим теткам, у которых в начале учебы жил в Каменце: «…был это круг помещиков и богатых городских обывателей, пенсионеров, людей свободных профессий и ханжей». Он с огромным удовольствием углубился в чтение произведений Н.Г. Помяловского, Г.И. Успенского и многих западных авторов: Э. Сю, Ч. Диккенса, Байрона, Ф. Шиллера, А. де Ламартина («История жирондистов»), П. Феваля и отдалялся от христианской веры, прочитав книгу Дж.В. Дрэпера «История отношений между католицизмом и наукой». Именно таким образом ему удавалось избежать душной атмосферы, царившей в официальном образовании, «переживавшем как раз нашествие на русские гимназии Лейпцигских филологов, очень плохих педагогов. Их лично проверял знаменитый реакционер, министр Дмитрий Толстой, для оглупления нас немецкой филологией». Дальше он пишет: «Поляки в классе делились на два вида: заправил, щеголей, гуляк, картежников, дамских угодников, далеких от книг… Мы же тайно читали польские книги, на имя моей мамы я выписывал газеты “Przeglad Tygodniowy” и “Prawda” Свентоховского. Так мы знакомились с “варшавской прогрессивной мыслью” и с направлениями западной мысли (Боклем, Тэном, Дарвином, Золя, Брандесом)… У нас была спрятанная на фабрике газированной воды библиотека “антиправительственной и антиклерикальной” литературы». Они ненавидели общую молитву, с возрастом открыли Маркса, но находились под влиянием скорее «Земли и воли» и народовольцев. Их богом был Лев Толстой: «С характерной для нашего возраста восприимчивостью мы увлеклись толстовским культом простого образа жизни и присоединили его идеи к уже созревшему в нас бунту против любого насилия. Толстой был нашим Руссо из вторых рук и оказал большое влияние на мое духовное развитие». Однажды одного из учеников застали в общественном месте за чтением «Политической экономии» Дж.С. Милля в переводе Н.Г. Чернышевского. Полиции удалось сразу узнать о библиотеке, однако библиотекарь, еврей Эпельбойм, успел все спрятать. Так выглядела гимназическая жизнь во времена знаменитого распоряжения министра просвещения о запрете принимать в школу детей из «опасных классов» поваров и прислуги («циркуляр о кухаркиных детях» 1887 г.). Автор воспоминаний, несмотря на запрет, давал частные уроки и сдал экзамены на аттестат зрелости в 1888 г., когда было принято только 16 из 45 учеников, приступивших к экзамену, что является еще одной иллюстрацией не изживаемого в России опасения перед образованием. «Горе от ума» не теряло своей актуальности 1382 .
1382
Stempowski S. Pamietniki. S. 36, 50, 66, 87, 91 – 92.
Особенностью всех гимназий этого региона был их многонациональный характер (русские, украинцы, евреи, поляки), смесь дворянства с разночинцами (дети священников, купцы) и значительно более тесные отношения между этими группами детей, в отличие от их родителей. Именно эта атмосфера вызывала сильные переживания у юных героев романа «Огни», учившихся в Немирове, к югу от Винницы, Адася Белецкого и Михала Канёвского, которые в этой русифицированной гимназии могли оторваться, как правильно подчеркивает А. Менцвель, от окружающего их «полностью лишенного морали мира». Эта особенность гимназического образования сохранилась и в период столыпинской реакции. Свидетельством тому проукраинский и проеврейский настрой сына Станислава Стемповского, Ежи, будущего друга Ежи Гедройца в Париже после 1945 г. Получив первые знания дома, в своем родном Винниковце, затем путешествуя с отцом, он прочитал всю его библиотеку, стал гражданином мира и никогда не отказывался от идеи сближения разных национальных групп на Украине, которое наблюдал во время учебы в Немирове 1383 . Естественно, существовала и другая позиция, о которой открыто можно было заявить лишь в 1905 г., но о зарождении которой можно говорить уже в конце XIX в. Эта позиция была сформирована по образцу варшавского ирредентизма. На ее основе в университете, позднее, чем в других частях разделенных польских земель, появились национал-демократы. В воспоминаниях Казимежа Фудаковского, воспитанника первой Киевской гимназии 1896 – 1898 гг., говорится об этой тенденции к сплочению на узкопатриотической основе: «Чем настойчивее вели или старались вести русификацию, чем жестче она била по национальному наследию, т.е. по его духовной и культурной составляющей, тем сильнее и сплоченнее было сопротивление. Уже тогда разные социальные течения, приходившие к нам с Востока, старались овладеть умами молодежи, отвергая все, что было связано с традицией или национальным прошлым [обратим внимание на иную тональность приводимой цитаты по сравнению с предыдущими примерами. – Д.Б.], но инстинкт самосохранения настолько обострил бдительность общества, что этой пропаганде с трудом удавалось проникнуть в умы» 1384 . Стоит подчеркнуть, что подобные утверждения применительно к периоду до 1900 г. были редкими. В работе Б.К. Вежейского о политических движениях молодежи в российских гимназиях Украины также показано, что повсюду ведущая роль принадлежала левым движениям – будь то в Киеве и Белой Церкви (воспоминания Б. Витковского) или Золотополе (воспоминания С. Седлецкого), Каменце (воспоминания К. Гроиньского), Виннице (воспоминания самого Вежейского), Житомире (воспоминания И. Земяньского) и т.п. Во всех этих свидетельствах говорится о существовании связи между польскими и украинскими социалистами, особенно при посредничестве редакции журнала «Промiнь», где в 1899 г. прошел сбор представителей всех средних украинских школ 1385 .
1383
Giedroyc J., Stempowski J. Listy 1946 – 1969. Т. II. Warszawa, 1998.
1384
Zaklad Narodowy im. Ossoli'nskich, Wroclaw. Maszynopis. Rekopis 18158. II. K. 11 – 59 – Fudakowski K. Moje wspomnienia 1892 – 1932.
1385
Wierzejski W.K. Fragmenty. S. 442 – 448. Наиболее точные данные о состоянии школьного образования в регионе представлены в: Корнилов И.П. Сборник материалов для истории просвещения в России, извлеченных из Архива министерства народного просвещения. Учебные заведения в западных губерниях. Т. 1 – 4. СПб., 1893 – 1905.
Политические иллюзии поляков в 1905 – 1908 годах
Сотрудничество польской молодежи, главным образом гимназической и в меньшей степени университетской, с левым движением, особенно с российской социал-демократией, не должно заслонять тот факт, что большая часть польских помещиков (родители и значительная часть молодежи), как уже отмечалось, были настроены консервативно. Несмотря на то что в 1907 – 1908 гг. они стояли на примиренческой позиции краёвцев (аристократов-регионалистов), в 1905 г. на революционной волне либерализации управления окраинами они поверили в возможность проведения общепольской политики и воскресение умиравшей польской культуры на Украине в духе национал-демократов, которые уже успели набрать силу в других польских землях и Привислинском крае. Без учета этого факта невозможно объяснить возникновение и понять смысл этого очень сильного устремления к созданию польских начальных школ в 1904 – 1907 гг.
Прежде чем мы пойдем дальше, необходимо внести некоторые коррективы в тезис, представленный в статье Л. Заштовта о начальных польских школах на Украине в 1905 – 1914 гг. 1386 Каждый раз, когда в просматриваемых им источниках, главным образом полицейских отчетах, встречалась характеристика этих школ в качестве крестьянских, Заштовт идет за источником, по всей видимости забывая, что в конце XIX в. царская администрация уже не признавала категории однодворцев, т.е. в прошлом многочисленной чиншевой шляхты, и относила их к крестьянам. Таким образом, безоговорочно принимая существовавшую номенклатуру, он пришел к выводу, что польские помещики, учреждая народные школы, действовали исключительно из альтруистических чувств, ради блага народа, заботясь о просвещении украинского крестьянства.
1386
Zasztowt L. Polskie szk'olki.
Последнее Заштовт стремится доказать, приводя многочисленные примеры сел, где население было смешанным. Однако сам факт наличия смешанного населения не означал, что в школу попадали дети всех национальных групп. Разумеется, в большинстве случаев католическое исповедание и польская национальность совпадали, хотя среди учеников этих школ могли оказаться и дети украинских католиков. Однако все доступные свидетельства об этой широкомасштабной школьной акции убеждают нас в том, что речь шла о реполонизации. Иными словами, она в первую очередь была направлена на чиншевиков, на деклассированную шляхту, которую считали польской. О масштабе этого движения уже говорилось в главе, посвященной деклассированной шляхте. Здесь же мы постараемся показать, каким образом это движение развивалось и как воспринималось властью.