Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793 - 1914)

Бовуа Даниэль

Чем же предлагали российские власти заменить польские учебные заведения? Судя по письму генерал-губернатора волынскому гражданскому губернатору (август 1832 г.), Ливен сначала (24 июля) видел цель в беспощадной русификации образования путем создания русских школ в уездных центрах. Однако попечителю Филатьеву не составило труда доказать, что невозможно найти ни русских преподавателей в нужном количестве 144-х, ни тем более помещения для стольких школ. Из-за этого ему пришлось согласиться на ограничение русификации, используя с этой целью пять бывших польских школ и три закрытых монастыря 750 .

750

Ibidem – Инструкция Ливена и Левашова, август 1832 г.

Результатом произведенного культурного переворота стало в скором времени превращение этих русских школ и Киевского университета в центры украинской культуры. Их православный характер способствовал привлечению детей многих православных священников, что способствовало формированию местной интеллигенции. Ничего подобного не могло бы произойти в период господства польского школьного образования. Однако эта тема относится скорее к истории украинского народа, чем к истории группы, которая является предметом нашего исследования.

Итак, предусматривалось создание четырех русских гимназий в Житомире, Каменце, Луцке и Виннице и четырех уездных школ в Клевани, Новограде-Волынском, Староконстантинове и Остроге. 2 сентября 1832 г. местная полиция и предводители в печатной форме были оповещены об открытии гимназий. От шляхты ожидалось, что она без сопротивления откажется от польского характера обучения. Как оказалось, расчет был верным, многие предпочитали получить хотя бы русское образование, чем никакое. Луцкая и Винницкая гимназии должны были открыться 3 декабря 1832 г., две другие – 1 января. Левашов прилагал все усилия, чтобы склонить местную шляхту к капитуляции в области культуры. Он лично призывал предводителя Луцкого уезда 6 ноября 1832 г. убедить своих собратьев как можно быстрее воспользоваться этой новой милостью царя. Кроме того, он обратился к луцко-житомирскому католическому епископу Михалу Пивницкому, которому в льстивой форме писал, что прилив польской шляхты в эти гимназии мил его сердцу, желающему-де лишь добра католикам. Епископ, в целом подчиняясь новым решениям, ответил в таком же льстивом тоне 751 . Польский характер сохранили лишь библиотеки закрытых гимназий, хотя маловероятно, чтобы ими разрешалось пользоваться. Следует, впрочем, подчеркнуть, что библиотечные фонды закрытых польских учебных заведений были переданы новым гимназиям. 17 февраля 1832 г. библиотекарю из Кременца было поручено произвести раздел книг между Луцком и Житомиром. Некоторые закрытые школы послушно предоставили свои каталоги, как, например, школы в Любари и Теофильполе. В другие, например в школу базилиан в Овруче, потребовалось прислать людей для составления описи.

751

Ibidem.

18 ноября Филатьев просил волынского губернатора А.П. Римского-Корсакова окружить русских учителей, приглашенных из внутренних губерний империи, надлежащим почетом для поднятия их авторитета среди поляков. 29 ноября всем предводителям дворянства был разослан в печатной форме призыв оказать содействие в популяризации этих школ. В очередной раз царская администрация представила репрессивные меры в качестве благодеяния. Это проявление «милости» со стороны императора, как сообщалось в проспекте, было нацелено на подготовку полезных для государства граждан. Предводители из Дубна и Овруча докладывали о выполнении распоряжения (2 декабря 1832 г.). Судя по отчету о торжественном открытии Луцкой гимназии, праздник действительно удался: после православной и католической служб с речью на русском языке выступил директор, на латыни – профессор Турович, на французском – профессор Мадейский, затем был концерт, после которого городничий дал бал, на котором «русские солдаты, по временам, пели русские военные песни, столь приятные для русского сердца», поднимались тосты за здоровье царя, была устроена иллюминация. Присутствовавший на праздновании католический епископ явил пример сотрудничества с властью 752 .

752

Ibidem – Отчет директора Луцкой гимназии от 6 декабря 1832 г.

Учебная программа русских гимназий (Киевская гимназия была открыта в один год с университетом, в 1834-м) была разработана Ливеном в 1828 г. для всей империи. Изучение польского языка в ней, конечно, не предусматривалось. Недельное распределение уроков было следующее 753 :

Шляхтичу трудно было пренебречь предоставляемыми образованному дворянству привилегиями после окончания русской гимназии. Лучшие, выдержав конкурсный экзамен, становились студентами университета. Аттестат об окончании среднего учебного заведения давал преимущества при поступлении на государственную службу по сравнению с менее образованными; потомственные дворяне после года службы (после пяти лет для не подтвердивших свое происхождение дворян) получали чин 14-го класса по Табели о рангах. До 1846 г., пока шла проверка документов о дворянском достоинстве, части шляхетских сыновей удалось таким образом избежать деклассирования. Л. Заштовту, специалисту по истории образования в Западном крае в период 1832 – 1864 гг., не удалось установить, сколько было деклассированной (или находившейся в процессе деклассирования) шляхты в средних учебных заведениях 754 . Он достаточно голословно утверждает, что число детей, не причисленных к шляхте, колебалось от 10 до 20 %, однако не указывает, какой была доля однодворцев по сравнению с русскими дворянскими детьми и детьми православных священников. Представляется возможным, что до окончания проверки прав на дворянство какую-то часть детей приписывали к проверенной шляхте. Вероятно, именно поэтому 1 мая 1833 г. две тысячи шляхтичей из Новоград-Волынского уезда просили ускорить открытие обещанной уездной школы. В свою очередь, попечитель фон Брадке 30 мая 1833 г. говорил о необходимости развития сети приходских школ для украинского крестьянства, более восприимчивого к русской культуре.

753

Ibidem.

754

Zasztowt L. Kresy 1832 – 1864. Szkolnictwo na ziemiach litewskich i ruskich dawnej Rzeczypospolitej. Warszawa, 1997. S. 151 – 152.

Однако представленная выше перспектива продвижения по социальной лестнице не была привлекательной для большей части шляхты. Самые богатые вообще не видели в этом необходимости. Напротив, многие бывшие польские преподаватели были заинтересованы в такой карьере и потому сотрудничали с русскими учебными заведениями. Например, Александр Мицкевич, брат поэта Адама Мицкевича, переехал из Кременца в Житомир, откуда часто ездил в командировку в Киев с оплатой дорожных расходов, а затем получил должность в Киевском университете. Среди магнатов случаи сотрудничества были редки: семья Сангушко не дала согласия на открытие школы в принадлежавшем им местечке Заславе, хотя помещение для нее было предоставлено (купцом Альперсоном). Лишь Болеслав Потоцкий из Немирова в Подольской губернии согласился на собственные средства открыть русскую гимназию. Женатый на русской дворянке, Болеслав Потоцкий, сын Феликса и Софии, – это один из наиболее ярких образчиков сотрудничества польского магната с властями.

Нелегко установить точное количество польских детей, отданных родителями в русские учебные заведения. В отчете генерал-губернатора за 1840 г. приводятся следующие данные:

Эти цифры недостаточно информативны, поскольку данные по уездным и приходским школам были объединены, указывалось общее количество учеников во всех учебных заведениях. По трем губерниям оно равнялось 5346, но остается вопрос – сколько среди них было поляков? Если учесть, что существовало около 40 православных приходских школ, а в каждой училось около 30 учеников, сыновей украинских крестьян, то, исключив 1200 учащихся из общего числа, получим достаточно значительную цифру в 4000 польских дворян в русских школах на Украине. Это количество, несомненно, уступает числу учащихся в польских учебных заведениях до 1831 г. и не охватывает всего польского дворянства. Заштовт справедливо подчеркивает, что, несмотря на то что после 1832 г. количество учащихся в бывшем Виленском учебном округе сократилось на 50 % (около 7 тыс.), даже еще в 1840 г. это количество составляло более 40 % от всех учащихся средних учебных заведений в Российской империи 755 .

755

РГИА. Ф. 1409. Оп. 2. Д. 6344 – Отчет от 28 февраля 1840 г. Эти данные касаются учебных заведений, находившихся в ведении Министерства народного просвещения. В трех губерниях были также школы, находившиеся в ведении Синода. В 1840 г. они распределялись следующим образом:

Само собой разумеется, что в них не было поляков. См.: Zasztowt L. Kresy 1832 – 1864. S. 225 – 227. Там же приводятся данные о том, что с 1835 г. лучше всего финансировался Киевский учебный округ. На 21 среднюю школу предназначался бюджет в 97 225 рублей серебром. Большая часть этих школ была создана на основе закрытых и конфискованных монастырских школ. Ibidem. 283 – 284.

Вопреки надеждам Петербурга в 1832 г., попытка привлечь поляков в российскую школьную систему лишь в незначительной степени способствовала их интеграции в российское общество и поступлению на гражданскую службу, столь важную для российских дворян. Численность польского дворянства была незначительной и среди получивших высшее техническое образование, а также в армии. Именно поэтому во время инспекции в Волынской губернии в 1838 г. генерал Маслов выразил мнение о том, что ассимиляция проходила бы быстрее, если бы каждые три года в обязательном порядке проводился набор сотни юношей для учебы в Петербурге в кадетских корпусах, в горном, дорожно-строительном, юридическом учебных заведениях, а по окончании курса они направлялись бы на службу во внутренние губернии России. Он считал, что это способствовало бы формированию умов в желательном для правительства духе и последующей выработке подобных настроений у остальных, зараженных гибельными намерениями 756 .Русификация образования не привела к уничтожению польского духа, и царские власти беспокоило наличие значительной группы польской молодежи. Кроме того, до 1840 г. власти либо не смогли, либо не захотели полностью ликвидировать частные пансионы, программа обучения в которых в большей степени отвечала потребностям польского дворянства.Такие пансионы начали появляться во всех городах и местечках, где были новые школы, предлагая то, чего в этих школах недоставало. А. Иванский оставил воспоминания о достаточно типичном воспитании того времени: отданный в руки гувернантки в трехлетнем возрасте, он научился читать и писать по-польски, его первой польской книгой стал «Паломник в Добромиль» Изабеллы Чарторыйской, а знакомство с историей началось с «Исторических песен» Ю.У. Немцевича. Позже, до поступления в Киевскую гимназию в 1844 г., его в 9-летнем возрасте отдали в киевский пансион немца Опермана. После чего он год проучился в Немировской гимназии, затем вернулся в Киев и побывал еще в нескольких пансионах, в том числе француза Эдуэна. Как когда-то в Кременце, многие преподаватели Киевского университета содержали как дешевые, так и дорогие пансионы, среди них – Юзеф Коженевский, писатель, преподаватель истории древнего мира. «Таким образом, – писал Иванский, – решала проблемы вся местная шляхта… а поскольку в то время домашних учителей на Украине попросту не было… непедагогичное странствование детей из одного пансиона в другой должно быть понятно потомкам» 757 . Для царских властей, а особенно для только что получившего назначение Бибикова, который в 1838 – 1839 гг. раскрыл «заговор» Ш. Конарского, существование частных польских пансионов было словно брешь в возведенной реформой просвещения стене между русской и польской культурами. В то время когда в государственных учебных заведениях стремились формировать умы по российскому образцу, пансионы сохраняли связь учащихся с родителями и миром, близким им с детства.Эта связь, по мнению властей, должна была быть разорвана, тем более что владелец одного из киевских пансионов Петр Боровский, выходец из Кременца, принимал участие в заговоре Конарского, создав студенческий кружок «Вера, Надежда, Любовь». Боровский, преданный двумя арестованными в 1838 г. юношами А. Янишевским и С. Винницким, стал идеальным поводом для продолжения политики изоляции учеников от родной среды 758 . Царские власти считали также необходимым отдалить польскую молодежь от католической церкви, в частности – от монашеских орденов, которые еще недавно вели преподавательскую деятельность. В связи с этим не вызывает удивления тот факт, что Бибиков ставил третьим пунктом записки, рассмотренной Комитетом западных губерний 28 апреля 1840 г., предложение «уничтожить совершенно влияние католического духовенства и Поляков на обучающееся в наших учебных заведениях польское юношество, имея в виду, что сему последнему нужно не столько учение, сколько благонамеренное воспитание, чего можно достигнуть учреждением только закрытых казенных заведений под начальством Русских» 759 .Итак, Российское государство желало взять на себя дело воспитания и обрусения молодых шляхтичей. После обсуждения в Комитете западных губерний царь 23 апреля 1840 г. дал свое согласие на предложения Бибикова, после чего Уварову вместе с Бибиковым была поручена разработка проекта. Уже в мае они обратились к попечителю Киевского учебного округа и трем гражданским губернаторам с требованием представить соображения о преобразовании существующих школ в закрытые учебные заведения 760 .Предлагаемые средства были соизмеримы с царским цинизмом: родителей просили финансово поддержать меры, целью которых было оторвать от них их собственных детей. Уездные предводители дворянства получили текст, под которым должны были поставить подписи все помещики уезда. Последние были настолько возмущены, что в большинстве случаев, ссылаясь на свое отсутствие, обязали расписаться за себя экономов. В этом обращении генерал-губернатора шла речь о том, что состояние школьного образования в трех губерниях не отвечало возлагаемым на него надеждам, так как, несмотря на благонадежность учителей, после занятий ученики оставались без присмотра. Во избежание этого зла и чтобы «спасти грядущее поколение», царь постановил превратить дворянские гимназии и школы Киевской, Подольской и Волынской губерний в «закрытые заведения». Помещикам предлагалось «пожертвовать в продолжение десяти лет, в пропорцию владеемых душ, ежегодно по крайней мере 3 копейки серебром с души, внося таковое пожертвование с собственных доходов» и тем самым способствовать внедрению подобных казенных учреждений в городах или, по согласованию, в имениях, где ученики должны были жить под постоянным контролем русских воспитателей.С этого времени частные пансионы запрещались. Все эти меры в очередной раз были представлены в качестве царской милости. Польская шляхта должна была не только профинансировать разрыв с собственными детьми, но еще и радоваться по этому случаю.Бибиков, правда, сопровождал свою просьбу обманчивыми гуманными рассуждениями, подчеркивая, что благодаря этим мерам бедное польское дворянство, не имеющее возможности платить за частное обучение своих сыновей, сможет послать их в русские школы, ибо плата за государственный пансион, писал он, будет умеренной, тогда как учебная подготовка и воспитание, в отсутствие вредных примеров, будут подняты на высокий уровень. А потому надо было сделать так, чтобы каждый «смог воспользоваться этой царской милостью». Власть требовала, чтобы за оказанную «милость» ее еще и любили 761 .Несмотря на суровость властей, значительное число поляков из четырех тысяч окончивших средние учебные заведения продолжило учебу в Киевском университете. Тем более что в первое время там преподавало девять профессоров Виленского университета и шесть преподавателей Кременецкого лицея. Вместе с приехавшими из Кракова и Львова здесь было 19 польских преподавателей.Присутствие польских студентов в Киевском университете уже достаточно хорошо изучено, и поэтому нет необходимости останавливаться на этой важной теме 762 . Приведем лишь некоторые данные из исследования Я. Табища о численности поляков среди студентов Киевского университета 763 .

756

ЦДІАУК. Ф. 442. Оп. 1. Спр. 2508 – Отчет от 5 декабря 1838 г. О «неблагонадежности» школ говорилось и во многих полицейских рапортах, которые не было возможности проработать. Они касаются преподавания, контроля за перепиской, запрещения преподавания польского языка, распространения запрещенных книг и стихов. ЦДІАУК. Ф. 707. Оп. 260 (1833 – 1840 гг.); 261 (1841 – 1860 гг.).

757

Iwa'nski A. Pamietniki. S. 20 – 25.

758

Tabi's J. Polacy na Uniwersytecie. S. 49.

759

РГИА. Ф. 1266. Оп. 1. Д. 26.

760

Ibidem. – Заседание Комитета Западных губерний 18 мая 1840 г.

761

ДАКО. Ф. 1238. Оп. 2. Спр. 52 – Обращение в печатной форме Бибикова к предводителям дворянства от 30 июня 1840 г.

762

Dubiecki M. Mlodziez polska w Uniwersytecie Kijowskim przed rokiem 1863. Kij'ow, 1909, и прежде всего: Tabi's J. Polacy na Uniwersytecie. Архив Киевского университета за 1834 – 1920 гг. (78 072 дела) хранится в фонде 708 ЦДІАУК.

763

Tabi's J. Polacy na Uniwersytecie. S. 34.

В период между открытием университета в 1834 г. и Январским восстанием 1863 г. в Киевский университет поступило 1753 поляка. Согласно регистрационным записям, 95 % из них были выходцами из западных губерний. Это говорит о том, что Киев в этот период играл ту же роль, что ранее Вильна (огромная разница состояла, однако, в том, что в Вильне в одном только 1829/1830 учебном году училось 2 тыс. поляков, тогда как в Киеве на протяжении 30 лет училось 1753 поляка). Однако количество студентов из литовских и белорусских земель было значительно меньше по сравнению с тремя украинскими губерниями, откуда за 30 лет поступило 1192 студента-поляка, т.е. 68 % от числа в 1753 поляка, в то время как из белорусских и литовских – 16,20 % и 10,21 % соответственно.

Интересно, что процентное соотношение 1192 студентов из трех губерний соответствует вышеприведенным данным о плотности сети средних учебных заведений. Доля польских студентов составляла:

Поистине удивительны особенности исторической памяти: двадать виленских студентов, осужденных в 1824 г. за создание тайного Общества филаретов и филоматов, благодаря поэме А. Мицкевича «Дзяды» стали символом польской национальной славы. У киевских студентов, осужденных в 1839 г. и получивших гораздо более суровое наказание, чем виленские за пятнадцать лет до этого, не было своего поэта, и их имена забыли. А ведь, учитывая политические условия 1836 – 1838 гг., они были более отважны. И хотя их «вина» была так же незначительна, сценарий был тем же.