Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793 - 1914)
Шрифт:
Праздность шляхты на Украине быстро превратилась в литературное клише. Даже находившийся в изгнании в Париже Ю. Словацкий подчеркивал эту склонность в своей драме «Фантазии». Подобные впечатления он мог вынести из юности, хотя, возможно, писал о праздности под влиянием мемуаристов того времени 715 . Уединение на лоне почти южной природы зачастую воспринималось поэтами как реализация мечты о покое и гармонии. Самый известный пример – Софиевка, садово-парковый ансамбль, созданный Щ. Потоцким вблизи Умани. Этот огромный «сентиментальный сад», о котором уже шла речь в первой части книги, в котором были использованы все атрибуты садового искусства в стиле Ж. Делиля, воспринимался как символ. Резиденция Потоцких, Тульчин, находилась в 60 верстах от Софиевки и также казалась островом посреди степей – степей, где когда-то крестьяне резали шляхту, «островом культуры посреди варварского моря». Такую же функцию выполнял парк «Аркадия», заложенный Хеленой Радзивилл вблизи Неборова. Это образное воплощение рая, эдема, где взгляд не должен быть омрачен ничем вульгарным, жемчужина изысканного западного образца, оазис цивилизации, затерянный среди «диких полей» 716 .
715
Inglot M. U 'zr'odel «Fantazego» // Zeszyty Naukowe Uniwersytetu Jagiello'nskiego. Filologia. 1955. № 1; Idem. Realia «Fantazego» // Zeszyty Naukowe Uniwersytety Wroclawskiego. Seria A. 1961. № 32. S. 35 – 90. Автор перечисляет источники, в которых Ю. Словацкий мог найти верное отражение жизни польской шляхты на Украине, в особенности в дневнике Войчеха Потоцкого, опубликованном в 1842 г. в «Biblioteka Warszawska».
716
Станислав Трембецкий увековечил этот парк в поэме «Софиевка», опубликованной в Вильне в 1806 г. Анализ символики этого садово-паркового ансамбля дан в работе Пшибыльского. См.: Przybylski R. Ogrody romantyk'ow. Krak'ow, 1978. S. 28 – 54; Свирида И.И. Сады века философов в Польше. М., 1993.
Когда Мечислав Потоцкий, унаследовавший замок после смерти Софии, путешествовал в коляске из райского сада в Тульчин, он переносился из одного удивительного места в другое, также окруженное враждебной степью. В селе Ягорлике стоял столб с надписью «Конец Польши» («Koniec Polski»), но зато в самом дворце глаз продолжали радовать все достижения цивилизации. Граф владел одной из богатейших коллекций европейского искусства. В Тульчинском дворце имелись полотна Тициана, Рембрандта, Карраччи, Рафаэля, Рубенса, Ван Дейка, Тенирса, Поттера, Лампи, Герарда 717 .
717
Инвентарная опись была сделана владельцами в 1793 г. («Tableaux originaux de notre cabinet»); включала 71 картину. Опись хранится в: ЦДІАУК. Ф. 49. Оп. 2. Спр. 2962. Правда, в 1832 г. принадлежавший Александру Потоцкому, старшему брату Мечислава, парк Софиевка был конфискован и передан Киевской казенной палате, а с 1836 г. подчинен управлению военных поселений. Его стали называть «Царицын сад». Таким образом, самой богатой польской резиденцией на Украине стал Тульчин. См.: Lojek J. Potomkowie Szczesnego. S. 93, 125 – 127.
Каждый, кто считал себя магнатом, хотел иметь собственный парк. Почти все парки польской знати были разбиты по проектам ополячившегося ирландца Дионизия Миклера (МакКлэра), прежнего протеже короля Станислава Августа, который буквально «энглизировал» пейзажи вокруг дворцов. Чацкие в Порыцке, Сангушки в Боремли, братья Собанские – Иероним в Баланувке, а Михал в Ободувке, Ярослав Потоцкий в Ситковицах, Браницкие в Александрии – все они жили среди роскоши и красоты, изрядно удивлявшей гостей. Пшездецкий писал: «Отлично и похвально было бы собрать виды дворцов и садов Подолии, Волыни и Украины, выгравировать их и, добавив к гравюрам описание, целиком по образцу английских альбомов издать. Только с выбором могли бы быть трудности…» 718
718
Эта идея была реализована лишь в XX в. Антоний Урбанский выразил грусть о потерянном после Октябрьской революции рае, издав альбом из 165 прекрасных фотографий с видами польских усадеб. См.: Urba'nski A. Memento kresowe. Warszawa, 1929. Еще один пример – это панегирик семье Браницких, созданный Ядвигой Войчеховской-Живультовской. См.: Wojciechowska-Zywultowska A. Biala Cerkiew, ksiazka pamiatkowa Bialocerkiewian. Warszawa, 1919. Это богато иллюстрированное издание.
Немногие задумываются над тем, ценой какой несправедливости и эксплуатации создавались эти уединенные гавани счастья. В 1839 г. Люциан Семенский, поэт, очень близкий к народу, принадлежавший к галицийской группе «Зевоня», отважился написать поэму о Софиевке, в которой голос придворного Трембецкого – олицетворения западной испорченности – неожиданно перекрывается голосом украинского мальчика, поющего народную песню о Гонте и народной мести 719 . Поэт продолжал, хоть не с такой силой, мотивы, лежащие в основе «Каневского замка» С. Гощинского. Как же можно было не замечать, что этот мир идиллии поистине был вызовом униженному крестьянству?
719
Siemie'nski L. Ogrody i poeci // Dziela. Warszawa, 1981. Т. I. S. 147. Парк Софиевка у многих героев произведений Ю. Словацкого, таких как «Король Ладавы» (1832), или «Вацлав» (1838) вызывал чувство мести.
Рассказывая о своей обыденной жизни, А. Еловицкий вспоминал бесконечные поездки на воды в Германию или на Кавказ либо праздничные торжества и сопровождавшее их веселье 720 . Большую часть своей жизни крупные землевладельцы проводили, нанося друг другу визиты, дававшие повод для пиршеств и возможность похвастать своим богатством. Зачастую экипажи запрягались целой шестеркой лошадей. Как правило, в поместьях держали бесчисленные своры псов, хозяева которых были рьяными охотниками: у Стецких, к примеру, было больше 500 собак, и весь охотничий сезон они проводили на охоте. У Яблоновских, Любомирских, Сангушко гостей развлекали специально устроенные частные оркестры 721 .
720
Jelowicki A. Moje wspomnienia. T. II. S. 174, 186 – 189.
721
Falkowski J. Zycie towarzyskie. S. 10.
Однако было бы ошибкой судить на основании одних только описаний прекрасных пейзажей и ярких моментов повседневной жизни, что роскошью был пропитан быт всех помещиков Украины. Эта группа, насчитывавшая 70 тыс. человек, то есть примерно 17,5 тыс. семей, была весьма неоднородной. Наряду с очень богатыми землевладельцами, оставившими наиболее заметный след в культуре, существовало немало очень мелких, зачастую с низким социальным статусом, которым приходилось своими руками обрабатывать землю. Согласно проведенной в 1850 г. переписи, к которой мы еще будем обращаться, свыше 90 % получивших подтверждение о принадлежности к дворянству не имели ни одного крепостного. Свидетельства о них встречаются редко, поскольку их лишенная блеска жизнь не привлекала писателей. Пристальное внимание на существовавшую проблему расслоения внутри шляхты (номинально все шляхтичи считались равными между собой) обратил Ю. Крашевский в написанном в 1855 г. в Житомире романе «Два света». Автор рассказывает о неминуемом конце дружбы, которая началась в детстве между бедным шляхтичем Алексы Драбицким и аристократом Юлианом Карлинским. Причиной разрыва отношений становятся предубеждения, носящие классовый характер. «Два света» разделяют этих двух поляков, хотя, казалось бы, их должна была сближать принадлежность к единому шляхетскому сословию. Алексы Драбицкий является типичным представителем малоземельной шляхты: «На двадцать с чем-то крестьянских домов было здесь шесть владельцев, а одним из самых убогих был Алексы и его братья. Драбицкие имели только трех крестьян, небольшой участок земли по тридцать моргов в севообороте, хороший кусок для сенокоса, немного леса, какую-то часть в общей аренде и мельнице и самую старую на селе усадьбу, затененную липами, окруженную садом, которая в целом выглядела почтенно. И с такого маленького хозяйства кормились Алексы, мать и трое младших братьев!» 722
722
Kraszewski J.I. Dwa 'swiaty. S. 84. Сам Ю. Крашевский принадлежал к более зажиточным помещикам. В купленном им в 1840 г. поместье было 130 душ и 30 дворов. См.: Kraszewski J.I. Listy do rodziny. S. 96. В имении Губин, купленном в 1849 г., имелась 121 душа, а оценивалось оно в 40 тыс. рублей серебром. В 1854 г. писатель купил еще одно поместье Киселе стоимостью в 90 тыс. рублей серебром. См.: Ibidem. S. 166, 270.
«Серым казалось в этих условиях шляхетское общество, осевшее в этом глухом крае… Серым и таким же заурядным, как их крыши, покрытые серой соломой, и вся усадьба с жилыми и хозяйственными постройками» 723 . Эта шляхта до 1831 г. училась в польской школе, а затем в русской, но вся ее последующая жизнь проходила в деревне. Лес давал лис и зайцев, пруды – рыбу, пчелы – мед и воск. Шляхта разводила овец, выпивала по маленькой в праздничные дни, сахар на ее столе был редкостью, а бутылка вина, привезенная из Одессы, открывалась лишь по торжественным случаям. Эта прослойка подтвердившей свою родословную шляхты, как и деклассированная шляхта, была достаточно тесно связана с крестьянами, и степень ее украинизации зачастую была значительной. А. Иванский обращал внимание на частое употребление украинского языка в среде мелкой шляхты: «…любимый всеми руський язык употреблялся даже мелкой шляхтой в доме. Шляхетские дети зачастую свои первые слова произносили на этом языке, а с польским знакомились уже во время учебы. Наши девушки любили петь красивые украинские песни. В этой привязанности можно было заметить определенные черты вульгарности (если не грубости), поскольку руський язык не нес в себе в ту пору следов цивилизации, хотя это была, в известной степени, основа, сплачивающая разные слои одного общества». В то же время, как подметил Иванский, многие крестьяне, так же как и бывшие униатские священники, говорили по-польски. Он не отмечал среди бедного польского дворянства существования языкового или религиозного антагонизма в отношении украинского крестьянства 724 .
723
Iwa'nski A. Pamietniki 1832 – 1876. S. 10.
724
Ibidem. S. 227. Сноска 3.
Вполне очевидно, что эта часть шляхты в большей степени чувствовала свою связь с крестьянством, чем крупные землевладельцы. Именно сыновья этой бедной шляхты, как мы в дальнейшем увидим, будут принимать участие в нескольких радикальных организациях в Киевском университете и в других учебных заведениях Российской империи, а в своих литературных произведениях и памфлетах они будут обличать аристократов.
Эту глубокую пропасть, разделявшую крупных и мелких помещиков, подметил еще Х. Жевуский, брат пани Ганской. В испытываемой им ненависти чувствуются расистские замашки: «Значительный спад нравственности нашей крикливой молодежи определить можно уже по одному ее внешнему виду. Нет более сложной задачи, чем найти среди нее красивого юношу; а если среди этого сброда и найдется парень с косой саженью в плечах и хорошо сложенный, то нос у него будет курносый, глаза глубоко посаженные, лицо калмыцкое, попросту ничего шляхетского… Нелегко согласно системе Лаватера классифицировать эти вырождающиеся лица, есть в них сразу что-то от запорожского разбойника, что-то от альпийского кретина, что-то от еврея-фактора, одним словом – гадкое это зрелище» 725 .
725
Bejla J. (Rzewuski H.). Mieszaniny obyczajowe. T. I. S. 30. Мелкая шляхта в неменьшей степени ненавидела магнатов: в 1845 г. по доносу управляющего на Мечислава Потоцкого царь сослал магната в Саратов. Несмотря на слезные просьбы, переход в православие, несколько попыток побега, Потоцкий смог уехать во Францию и наслаждаться там своим состоянием только после смерти Николая І. См.: Lojek J. Potomkowie Szczesnego. S. 168 – 179.
Как видим, крупная шляхта не испытывала чувства солидарности не только к деклассированной, но и вообще к бедной шляхте. Для Жевуского, который, несомненно, является выразителем взглядов большинства крупных землевладельцев, главными достоинствами были принадлежность к роду, высокое происхождение, звания. Одержимость патриархальной жизнью, полностью обращенной в прошлое, чувствуется как в его известном романе «Воспоминания Соплицы», так и в зарисовках, опубликованных под псевдонимом Ярош Бейла. Для Жевуского священными книгами шляхты были издавна публикуемые в Речи Посполитой гербовники Б. Папроцкого, С. Окольского и К. Несецкого 726 . Его герой Соплица признает лишь обычаи XVIII в., когда мелкая шляхта тяготела к магнатам. Его любимым героем того времени был Кароль Радзивилл по прозвищу «Пане Коханку» – король пьяниц, отличавшийся самодурством, закоренелый сторонник сарматского мифа, единственными добродетелями которого были жизнерадостность и бесконечная живучесть. Неслучайно, что в 1839 – 1841 гг. прошедшая эпоха вызывала восхищение у богатого поляка с Украины.
726
Paprocki B. Herby rycerstwa polskiego. Krak'ow, 1584; Okolski S. Orbis polonus. Krak'ow, 1641 – 1645; Niesiecki K. Korona Polska. Lw'ow, 1728 – 1743.
Знакомые Хенрика Жевуского дивились его чувству кастовой принадлежности. В своих оценках он использовал понятие «мы, люди высшей расы». Т. Щенёвский называл его «ходячей Герольдией», поскольку тот знал предков каждого и был готов обвинить многих шляхтичей в низком происхождении от эконома, крестьянина, еврея или юриста 727 . Генеалогическая мания вынуждала всех, кто причислял себя к аристократам, с подозрением относиться к большинству мелкой и средней шляхты. Для них 70 тыс. шляхтичей, которых еще терпел царь, было явным перебором. Ярош Бейла отвел целую главу на размышления о сути шляхетства. Он приписывал многим крупным родам XVIII в. происхождение от римлян; известные фамилии были, по его мнению, гарантией добродетели и шляхетского достоинства: «Там еще найдешь набожность, здоровые представления об обязанностях мужа, отца, гражданина, соблюдение приличий в поведении и языке, определенную сдержанность в поступках и в расходах… Нет ничего более подлинного, чем то, что в обиходе называют “хорошим происхождением”, “плохим происхождением”…» Кроме наличия именитых предков и боевых заслуг, истинный шляхтич должен был издавна владеть землей: «Часто девятое поколение владеет той же гминой, селянин подчинялся тому самому племени, которое завоевало его прадедов. По этой причине сложилось что-то патриархальное в отношениях между помещиком и крепостными, и не было случаев так часто встречаемого теперь гнета, который испытывают на себе крестьяне от новых владельцев и их наследников» 728 . Тема «новых владельцев», шляхтичей с неизвестным происхождением стала у Жевуского навязчивой идеей; к ней он не раз обращается в своих произведениях. Впрочем, и другие мемуаристы того времени разоблачали титуломанию, фальшивые родословные и т.п.
727
Szczeniowski T. Bigos hultajski. T. II. S. 8.
728
Bejla J. (Rzewuski H.). Mieszaniny obyczajowe. S. 133 – 152. Глава под названием «Шляхетство».